Главной моей идеей была вот какая. Я считал и считаю, что все маленькие девочки – ну, лучшие из них, скажем так, хотя этих лучших – очень, к счастью, много, – в принципе одинаковые: умненькие, хитренькие, смешливые, и с громадным чувством юмора. А играть в слова – это для них просто величайшее наслаждение. Перекручивать, переделывать, переиначивать, пере… смешивать. Потому-то Алиска Лидделл и попросила заику До-до рассказать им сказку – чтобы было необычно, весело и смешно. Она-то, как и её сёстры, была нормальной, то есть викторианской, девочкой, и похохотать было для неё первейшим делом. При этом, ясная речь, Алиска была примерной ученицей и ребёнком цивилизованным, – как я сказал, нормальной, то есть викторианской девочкой. Из тех, которые вырастали не в «зрителей», а в «артистов» – я об этом написал пьесу “Синдром зрителя”, о феномене зрителей и артистов, который меня очень тревожит. Но, снова-таки, не буду отклоняться. И о викторианской культуре – как я её понимаю – тоже пока не буду. Лучше как-нибудь напишу об этом рассказ.
Итак, я взялся переводить “Алису”, и было это в начале 80-х. Процесс был такой: приходил вечером с работы, обедал, жена одевала младшую Марину, укладывала её в коляску, и мы с ребёнком отправлялись на пару часов гулять. Было уже холодно, морозно, ребёнок спал, а я в голове переводил. На вечер у меня было задание: перевести одну игру слов или одно имя. Но – перевести, а не вымучить. Ведь перевод – это не вымученность, а… – пародия. Только не злая, а добрая, в этом секрет.
Возвращался, передавал Марину жене, а Оля ждала меня в коридоре. Она не знала, что я перевожу “Алису”, я умышленно не говорил ей. Чтобы проверить, получился ли перевод, я говорил найденную шутку Оле. Если она улыбалась, перевод годился, если нет – я на следующий вечер придумывал новый и проверял аналогично. Вот, например, Кот без Сапог, но с юмором был принят на ура моментально. Аналогично – Божья коровка с Божьим Бычком, “Есть хочется… сыро” – она тут хитро, совершенно понимающе улыбнулась.
Очень важно было, чтобы перевод был – рассказом от лица девочки, причём викторианской. Чтобы говорил не я, а именно девочка, то есть чтобы Алиса по-русски рассказала о своих диковинных приключениях. А для этого мне нужно было стать ею, Алиской, – да, собственно, любой нормальной 6-7-летней девочкой. Не подражать ей, а именно стать ею. Как заметил Бальзак, «Госпожа Бовари – это я». Ведь пародия – это не подражание, это говорение устами того, кого пародируешь. И поскольку Алиса по-русски говорить не умеет, мне пришлось помочь ей и сделать это за неё.
Поэтому взрослые, а также девочки, к сожалению, не наученные этими взрослыми играть в свой родной язык, не всегда понимают язык моей «Алисы». Вот вам примеры – уж вы-то меня поймёте.
Английская Алиса говорит по-французски «Où est ma chatte? Это – фраза из её учебника французского языка. Я бы, конечно, мог попросить её сказать по-взрослому, скучно и обыденно: «Где моя кошка?» Но я хотел разговаривать с детьми так, чтобы им захотелось если не в разведку пойти с Алиской, то уж во всяком случае – прыгнуть вместе с ней в заячью норку. И тогда сам собою вопрос сформулировался так: «Куда запропастился мой кот?» Моей Оле эта фраза безумно понравилась. Она ходила по квартире, мудро подняв сложенные щепоткой пальцы правой руки (признак, я думаю, неординарности момента) и, понимающе улыбаясь, повторяла: «Куда запропастился мой кот?» Она смаковала слово «запропастился» – в сочетании со словом «кот» оно для неё было совершенно великолепным.
Или вот ещё. В начале книги Алиска сидит на берегу реки, возле своей старшей сестры, и делать ей совершенно нечего. Сестра читает книгу, причём книгу без картинок и разговоров. А что это за книга без картинок – в ней же читать нечего – сказал я по-русски за Алису, и моя Оля, а затем и подросшая Марина, полностью с нею согласились.
Алиске нечего было делать, день был ленивый, и ей постепенно начало хотеться спать. Именно так – начало хотеться, любая девочка меня поймёт – и поняла. А взрослый сказал бы просто – «захотелось спать». Ну, так взрослый на то и взрослый, он и во фразе «Кот наплакал» не заметит ничего смешного. А моя Оля рассказывает, что когда её прадедушка впервые сказал «Кот наплакал», ей стало безумно, гомерически смешно.
У меня растут года,
Скоро старой стану.
Кем же стану я тогда,
Если не устану?
Я до неба доросла,
Задеваю тучи.
В лилипуты б я пошла,
Пусть меня научат.
До чего же я мала!
Как любить такую?
В Гуливеры бы я пошла,
Пусть меня надуют!
А как достать диковинный фрукт? Разумеется, путём надкусывания пирога. И два ёжика, разумеется, не закончили драться, а – додрались. И не Дину напущу на вас, мелюзгу, а – Динищу.
Я сравнивал свои находки с переводами Заходера и Демуровой, с грандиозным переводом Раисы Бушиной на украинский язык. Анализировал переводы Соловьёвой и Набокова. А печатал – ввиду отсутствия в те годы персональных компьютеров – на пишущей машинке.
По окончании – прочитал перевод Оле. Она хохотала, и я понял, что – получилось. Потом отнёс на работу, и там женщины перепечатывали мой перевод для своих и других детей на машинках с закладкой до 8-ми листов (горжусь этим жутко!) папиросной бумаги. Потом Олина подружка Маша нарисовала потрясающие – не сохранились, жаль! – рисунки, мы переплели книгу в типографии в красном твёрдом переплёте и подарили в детский дом. А в «Порт-Фолио» «Алиса» вышла с чудесными рисунками харьковской художницы Дарьи Раковой. Опубликовать же мой перевод в виде «нормальной» книги не удалось тогда, не удаётся и сейчас. Увы, в издательствах не работает ни одной нормальной девочки.
Ну, что ж, как бы там ни было, а благодаря моим родителям, учителям и Льюису Кэрроллу мне удалось сделать лучший перевод “Алисы”, точнее – пересказ. Перевод, над которым бы хохотали нормальные – то есть викторианские – девчонки, сделать невозможно.
То, что я сказал, не имеет к хвастовству ни малейшего отношения, даже наоборот. Человек я, хотя и весёлый, но сильно комплексующий по поводу своих “способностей” и “талантов”. Но “Алису” перевести был обязан, подчёркиваю – обязан. Сделал это, и моей заслуги тут намного меньше, чем родителей, учителей, Льюиса Кэрролла и Алиски Лиддэлл. Потому эпитет “лучший” – не похвала себе, а благодарность им.
Крошка сын к отцу пришёл,
И спросила кроха:
“Что такое хорошо”
И что такое “плохо”?
– Если мальчик стёкла бьёт
И баклуши тоже,
Слава о таком идёт:
Очень он хороший!
– Если в лужу он полез,
Замочил трусишки,
Говорю я: Молодец!
Так держать, детишки!
– Если маме нагрубил,
Бабушке и деду,
Мне такой мальчишка мил,
Дам ему конфету!
– Если ж учится на “пять”,
Слабому поможет,
Про такого говорят:
Очень нехороший!
Если он цветы полил
И сварил картошку,
Я б такого отлупил
И подставил ножку!
Мудрый папа спать пошёл,
И сказала кроха:
“Плохо делать хорошо!
Лучше делать плохо!”
Да, чуть не забыл. Здесь же опубликован мой рассказ «Старшая сестра». О ней нет перевода, поэтому пусть будет рассказ.
Многие книги обязательно нужно пересказывать, а не переводить! Детские – так точно! А со словом”запропастился” была смешная история. Я рассказывала маленькой дочке сказку,и сказала: “Куда-то запропастился Ёжик,не найти его ночью,-решили друзья..” На что дочь моя изрекла: “Мам..а на глобусе всё-всё нарисовано? и пропасти тоже? Если да – то нужно по глобусу найти пропасть, а за ней уже и Ёжик найдется!” Не сразу сообразила я,но когда поняла – долго смеялась над такой трактовкой слова. И с тех пор специально искали в словах множество значений, правильных и неправильно-смешных.
А это – ссылка на сайт, где можно заказать аудиодиск с “Алисой в Стране Чудес”:перевод-перессказ Михаила Блехмана http://www.audio-book.com.ua/catalogue/36/?set_lang=1
Страницы: 1 2
У Михаила Блехмана довольно тяжелый слог для восприятия. Чтобы понять всю глубину, надо погрузиться в текст полностью. А это требует особых усилий. Наверное, именно потому он не имеет массового читателя…