Очень не хотела я также замечать, но все же замечала, как душа моя постепенно черствела. Иногда плакала по ночам косоротая Татьяна, я не только не хотела помочь ей, но даже плач ее, детский и почти бесшумный, вызывал у меня раздражение, и я отворачивалась к стене. Частенько уходила куда-то по ночам Аленка, у двери она медлила, и мой затылок загорался, я чувствовала, что она хочет мне что-то сказать и вообще нуждается в помощи – я от злости стискивала зубы. Единственное, что я жаждала всей душой, – чтоб меня весь мир оставил в покое…
И все же, отрекаясь от любви, я просила у бога Любви. Любви, утерянной безвозвратно, не к мужчине, нет, я просила яростной любви к жизни, к этому небу, к этим удивительным звездам…
Бог не слышал меня… Бог не слышал меня… Бог не слышал меня…
«Пламенем любви распали сердце, Боже, Боже всещедрый…»
«Помоги же мне, Боже, помоги…»
Монастырская зима пахла горькой полынью и черным хлебом. Полыни Марфа насушила много (от всякого супостата) и развесила в трапезной, и хлеба было теперь, на удивление, довольно много. Приезжало какое-то высокое начальство, которое решило поддержать молодой монастырь. Сначала приезжие и помогать не хотели, и уехать хотели в тот же день. Но неожиданно остались и прожили в огромном доме священника Сергия пять дней. Весь монастырь встал на уши. Фомич не успевал выкатывать из погреба бочонки с кагором (вот тут-то я и узнала об их существовании). Даже привычный ход службы был бесповоротно нарушен, причем самым странным образом. В какие-то дни совершенно растерянный Лука сокращал службу -чуть ли не втрое, в другие дни послушницам велено было целый день проводить в монастыре в молитвах, причем самые молодые женщины отсутствовали (Марфа говорила, что они приезжим «прислуживают»). Отсутствовала три ночи и моя соседка Аленка.
А я, воспользовавшись монастырской неразберихой, которую вызвал приезд начальства, впервые согрешила в этой новой жизни.
Вдребезину пьяный Фомич, весело взмахивая руками и понося самыми несусветными словами «всю небесную рать», тащил бочку. Тащил он ее долго, потому что время от времени прихлебывал из своей запазушной бутылочки. Наконец Фомич споткнулся о камень и с радостным воплем рухнул в желтый от солнца снег. Когда я подбежала к нему, Фомич умиротворенно и тихо прихрапывал, на седую его жиденькую бороду покорно ложились снежинки. Зачарованная, смотрела я на счастливого мужика, и зависть, густая зависть, как ядовитый туман с болота, клубами входила в мое сердце. А бочечка-то, бочечка – вон она, предо мною…
Оглянулась по сторонам – нет никого. Оттащила в тенечек бочоночек (если что, на Фомича спишут) и вволю напилась красного, как кровь, крепкого вина. Черпала вино я миской, которая валялась неподалеку и из которой ели собаки, пила и не могла напиться, а вино текло по бороде, заливало одежду, и снег вокруг меня скоро стал розовым.
Я шла в обитель и совершенно не чувствовала себя пьяной, но стало страшно весело и одна фраза не давала мне покоя: «Розовый снег, ах, розовый снег». Как странно, что в мирской жизни вино уже давно вызывало у меня еще большее озлобление, а именно это, ворованное, из собачьей миски питое, вызвало в душе давно забытый восторг и опьянение именно жизнью, острым воздухом и солнцем…
С трудом я дошла до койки и повалилась в нее. «Видел бы меня Лука… Ах, раба божия, раба божия… хи-хи-хи – во оставлении грехов… хи-хи-хи… и в жизнь вечную… ха-ха-ха …Аминь… Ой, не могу, ха-ха-ха…»
Дверь отворилась, и на пороге появилась, слава тебе, Господи, не Лука, а круглая Аленка, и лицо ее качалось предо мною из стороны в сторону. Из-за страха, что она быстро поймет, что я пьяна и нажалуется на меня Луке, я неожиданно вскочила и заорала на нее изо всех сил: «Ты где была? А? И почему ты пьяная? А?!»
Аленка вдруг испугалась, встала у стенки по стойке «смирно» и испуганно залепетала: «Нет, я не сильно… Это Танька пьяная лежит. А я пришла. За тобой. Лука послал. Мы прислуживаем у батюшки. Туда иди. К Сергию отцу».
Я с трудом оделась и пошла. Не знаю, шла ли за мной Аленка или нет, но я шла быстро и все время прокручивала в голове оправдательную речь. «Я вовсе не виноватая… Фомич мне сам сказал: «На, пей…» Нет, не так. Я шла и попросила воды. Фомич рассмеялся и дал мне большой стакан. Я не взглянула в него и выпила… Господи, прости меня».
Метки: рассказ Тамары
Еще одно подтверждение тому, что ответы на свои вопросы нужно искать ВНУТРИ себя, а не ВОВНЕ! Так же, как и любовь! А убегать на край земли, прятаться… Это не выход.
Спасибо! Замечательный рассказ! Сам я крещеный, но не церквленый. Всегда интуитивно чувствовал фальшь “околоБОЖЬЕГО промысла”… А по жизни шагаю с ВЕРОЙ в душе. Народная мудрость: “На БОГА надейся…” не для ‘красного словца’ появилась, когда-то. Все бы это понимали, глядишь “сети” разного рода сект приходили бы из “океана” людских судеб пустыми…