Вот уж поистине неисповедимы пути Господни!
Я неистово рвалась – выступить в тюрьме. Зачем?- не понимала. Не часто я прислушиваюсь к своей интуиции. Я знала, что сокровенные желания от нас сокрыты. И как же направляло меня провидение!
Я оглядываюсь назад и восхищаюсь совершенством Вселенной – нет, ну какими же путями оно ведет нас к себе?
Готовясь к выступлению, я тщательно, расспрашивала людей – о чем в тюрьмах говорить надо. Как правило, никто не знал, да и то правда – чтобы это знать, надо самому – или в тюрьме работать или сидеть. Таковых в моем окружении не было. И вот я захотела познакомиться с липецкой поэтессой Александрой Ивановной Тамбовской. Зачем? Складывается впечатление, что у меня времени видимо – невидимо, а ведь это полная неправда.
Но я отправилась к поэтессе Тамбовской, и это было неизбежно. Мы с упоением разговаривали, да в том секрета нет: писатель и поэт всегда найдут тему. Тем не менее, я чувствовала на себе постоянный и настороженный взгляд умной женщины. Она словно недоумевала: зачем пришла?- и терялась в догадках. Ведь повод, какой я выбрала для прихода в ее рабочий кабинет, быль столь незначителен, что я и сама о нем вскоре забыла. Но вот прозвучали те самые слова, ради которых и встретились две приятные женщины. Поэтесса стала рассказывать, как выступала со своими стихами перед заключенными. Она имела успех, ее слушали. Я жадно спросила ее, в чем был секрет.
– Они же, как дети, – отвечала она.- Любят истории о несправедливости. Если тебе когда случится перед ними выступить – рассказывай только о несправедливостях, которые с тобой случились. А если таковых не было – лучше выдумай их. Ведь они, сидящие по много лет в тюрьмах, в большинстве своем, детдомовские, и хватили такого лиха – не приведи господи!
Я ушла. В голове долго звучали слова о том, что если в моей жизни не случалось несправедливостей, то я должна их непременно выдумать. И я обратилась к своей биографии..
И тут, скажу я вам, произошло то самое, ради чего небеса и закрутили со мной всю эту историю.
Я поняла одно: наши биографии смутны, нереальны, а точнее сказать – лживы. Ведь мы сочиняем их, не думая.
Но об этом – позже.
Какую же историю – о несправедливости – я вытащила из своей жизни и рассказала этим людям?
С большим трудом я вспомнила, что как-то на школьной дискотеке пригласила одного мальчика на медленный танец. Он с удивлением на меня посмотрел и повернулся к стоящему рядом другу
-Это она меня приглашает?- спросил он у него, будто я была самым настоящим призраком. Прозрачной девочкой, терпеливо ожидавшей решения своей судьбы.
Так как друг ( долговязый парень с добрыми глазами) безмолвствовал, то мой избранник ( красивый и модно одетый) вновь его спросил:
– Она меня приглашает, в этой юбке?
И тут я опустила глаза вниз, ведь я подумала, что юбка была запачкана или кем-то неосторожно облита. Нет, все было в порядке. Юбка как юбка. Правда, перешита из старого бабушкиного платья, но зато – расшитая шелковыми цветами и птицами. Вышивкой этой я чрезвычайно гордилась – ведь это была моя работа.
Видя, что я ничего не понимаю, красавец (его звали Пашей) попросил своего долговязого друга объяснить мне ситуацию. Тот мягко взял меня за руку и повел в укромный уголок возле окна, где терпеливо объяснил устройство мира – взволнованной четырнадцатилетней девочке, не ведающей правды.
Правда или устройство мира – оказались ужасны: Паша был богат и родовит, а я – нищая самозванка, дерзкий поступок которой прощался и объяснялся – лишь юным возрастом и незнанием жизни.
Я словно кукла, застыла, слушая эту бесстрастную речь, разбивавшую мои мечты на стеклянные осколки. Я готова была от стыда – сквозь землю провалиться.
Об этом я никому и никогда не рассказывала.
Об этом – я никогда не вспоминала.
Что же случилось потом? Обнаружив, что я бедна, я стала стараться изо всех сил, и вскоре эти старания явили свой плод: я с отличием закончила школу и решила поступить в пединститут. Выбора не было: в нашем городе было всего три вуза: политехнический, финансовый и педагогический. От первых двух я была далека, в педагогическом было литературное отделение, привлекавшее меня до крайности – я мечтала стать писательницей.
И вот я сижу перед приемной комиссией и блестяще сдаю последний экзамен: литературу. Не было вопроса, на который я не знала ответа, отличаясь крайней застенчивостью, я умудрялась говорить стихами. Экзаменатор, высокий чернобровый мужчина, с огромным удовольствием поставил мне заслуженную пятерку и все медлил, не в силах расстаться с такой правильной девочкой. По странному стечению обстоятельств, рядом со мной сидел тот самый Паша и мычал самым постыдным образом: учился он плохо. Ему поставили двойку, чему я злорадно порадовалась, давнее унижение давно растоптало мою любовь к нему. Пашка вышел, но не прошло и минуты, как он вернулся, и не один, а с разгневанной важной женщиной, возглавляющей экзаменационную комиссию. Сверкая очами, как раскаленными иглами, она что-то нашептала на ухо девушке, поставившей Паше двойку, та густо покраснела, склонилась над протянутым листком, зачеркнула двойку и поставила огромную пятерку, которую для верности – пару раз обвела ручкой, сильно нажимая на бумагу.
Паша в институт поступил, а я нет. Это был настоящий удар, я от него не оправилась
Я затаилась, озлобилась. Мрачно взирала на свою судьбу и ненавидела ее. Все было против меня, жизнь оказалась несправедлива. Я так жаждала и так любила учиться! Я пошла работать, на следующий год поступила на заочный факультет – начальных классов. Мама сказала, что не вытянет меня и мне надо работать.
Трудно вообразить – как я мечтала учиться на дневном, жить студенческой жизнью, изучать литературу! Все, все пошло прахом! На заочном отделении был сильный недобор, там были одни старые женщины- учительницы, которым высшее образование гарантировало прибавку к пенсии. Я сидела в огромном зале, где нас лицемерно поздравляли с поступлением! Да если бы все поступающие – не издали бы на экзаменах ни единого звука- их бы все равно вытянули бы, разговорили и приняли- в любом случае, даже если бы половина оказалась немая, косая, или глухая. Моя работа в школ, ненавистная моему существу, растянулась на целых 17 лет!
Я словно мстила самой себе: на тебе, раз ты оказалась такой непригодной!
Эту историю я неожиданно рассказала заключенным, отбывавшим длительный срок. Они выслушали меня очень внимательно, ведь я рассказывала легко и красноречиво. Моя история, как застоявшийся призрак, настигла меня уже дома. Я неожиданно почувствовала полное опустошение, слезы текли из моих глаз непрерывно, и так шли дни за днями – я ничего не могла понять. Потом, постепенно, слова за словом, вспомнила то, о чем говорила в тюрьме. Вспомнила и ужаснулась.
Бог мой, как мы живем! Огромный пласт моей личной, истинной истории – был от меня сокрыт. Я правдиво рассказывала, как по стопам своей мамы работала в школе, и это было мое призвание. А призвания этого – не было никогда.
И почему самое важное, сыгравшее в жизни роковую роль, мы никогда не вспоминаем?
И если бы – не это выступление, а еще – слова поэтессы, что надо вспомнить…
Что мне дало – это воспоминание? Зачем – мне его приоткрыли?
Я хотела идти дальше, расширить границы своего сознания, ведь без этого в писательском ремесле не продвинешься. Но с таким камнем на шее я не только идти вперед, я могла – только висеть в стоячей воде, воображая, что плыву в облаках.
В одном из журналов «Наука и жизнь» я прочитала о последнем открытии ученых: подсознание от нас тщательно скрыто. Призванное оберегать нашу психику от излишних беспокойств, оно (подсознание) погружает нас в мягкие перинки из лебяжьего пуха: спи, деточка, лишь бы тебе было хорошо…
Кому хорошо? Мне, от того, что я не подозревала о том, что в недрах своей души, как мину замедленного действия, – ношу неизжитую, невыраженную обиду на судьбу?
Ожидая,- когда и где это рванет? А рвануло бы – обязательно, ведь судьба – не прощает тех, кто на нее годами обижается. Она благоволит лишь тем, кто ей благодарен.
У меня еще есть время, чтобы все исправить. Есть время, на это отпущенное. Я хочу, чтобы черный посох покрылся цветами, я верю – в совершенство всех небесных замыслов. Он вел меня единственной тропой, и она была моей и больше ничей. Ну, нельзя мне было – дать все и сразу, нельзя, нельзя…
Я знаю немало людей, вернее сказать – их большинство – кто не в силах выдержать: исполнения своей мечты, внезапно свалившегося богатства или звания. Нет, они не станут безумны, вовсе нет, я о другом: о спеси, высокомерии и заносчивости. И если во мне – осталось что-то истинно человеческое, пусть это и небольшие крохи, одна лишь горсточка – но они, эти крохи, сохранились – только благодаря тем трудностям и унижениям, которые мне были уготованы всевидящей судьбой. И написав эти строки, я тем самым обезвредила эту мину…
Я думаю, а что, если бы я не пошла в тюрьму? Ведь меня – до ужаса страшило это выступление. А голос, который меня туда звал, был настолько тих. Так бабочки поют в полдень…
Наше подсознание нас сильно оберегает от негативных эмоций. Мозг прячет все самые неприятные воспоминания и не дает им выплеснуться наружу. И это правильно.
Подсознание нас щадит, поэтому скрывает многое, что когда то больно ранило, или нас самих выставило в невыгодном свете. Но через годы это скрытое обязательно всплывает, уж не знаю, для чего. Иногда лучше бы и не вспоминать.