Официальный сайт липецкой
писательницы

День, а вернее, ночь – была обычной. Ничто не предвещало того, что через каких – то  пару часов моя жизнь безвозвратно и навсегда изменится…

Я сидел за столом и принимал звонки. Ночное дежурство. Служба доверия: телефон 117.

Хоть и небольшая, но все же прибавка к зарплате. В службе доверия работают не только врачи. Недалеко от меня сидел молодой парень, художник, и он прекрасно справлялся с работой. Город у нас курортный, неспокойный, много приезжих. Людей, находящихся на грани жизни и смерти, и реально нуждающихся в помощи – за мою недолгую службу я так и не встретил, а проработал я здесь около трех лет. Звонят в основном одинокие женщины: выпьют, город незнакомый, эмоции, слезы, – все это понятно. Стакан водки вызывает непреодолимое желание- кому-либо выплакаться, рассказать обо  всех своих бедах, которые в состоянии опьянения вырастают до огромных размеров. Своего рода разрядка. Если нет привычки – посещать священника или платного психотерапевта – возьми трубку и набери: 117.

У меня выработался особый стиль разговора: мягкий, успокаивающий, так я обычно уговариваю детей позволить мне посмотреть уши. Случалось, пьяные женщины впадали в такую агрессию, что я первое время терялся, не знал, что и делать. Выход, конечно, был – трубку на телефон положить. Но всегда, хоть и  крошечный, оставался некий процент тревоги: мало ли что,  ведь грозятся с собой покончить. Потом сообразил: надо дать выговориться и не перебивать, все само образуется.  Душу выливают примерно одинаково, а время для успокоения души – каждой требуется разное. Одна двадцать минут прорыдает, и уже шутить начинает, заигрывать – значит, пришла в норму. А иной – два часа требуется. Выдохнется, выплеснет все, и уже голос заплетается – спать хочет. Иногда с трубкой в руках засыпают, даже храп слышу. Всякое бывает. И свидания назначают, и в гости зовут – постоянных клиентов хватает. Человек я семейный, и на глупости особо не разменивался, трое детей – это не шутка. С женой жили как пара голубков – душа в душу, сейчас редко такое бывает. И внешне она у меня – пригожая, показать себя на людях может, мне с ней, Машей моей, никогда скучно не было: все у нас общее – и друзья и развлечения. Человек я спокойный, после работы домой спешу, мне там всегда хорошо, да и ждут меня…

Вот я и отвлекся. Но ведь надо себя – хоть в нескольких словах обрисовать, иначе история моя правдоподобной не покажется. Хотя, признаться, она до сих пор – правдоподобной мне не кажется…

Позвонила женщина, три часа ночи было. Я только чай отхлебнул, как звонок этот. Так я, со стаканом в руках, трубку  и поднял. Голос встревоженный, надрывный: кричит, как ей страшно одной в гостинице, и грозы боится, и молнии. Это правда была, про молнии: у нас такого ливня давно не было. Раскаты грома такие были – кажется, сейчас конец света настанет. Как мог, я ее, конечно, успокоил, умудрился даже  во время беседы чай выпить и бутерброд с колбасой съесть. Ничего удивительного в этом нет, я слышал, что работники морга тоже рядом с трупами перекусывают. Ко всему привыкаешь. Но здесь обнаружилась такая странность: я ее слышу, а она меня – нет. Вернее, слышит, но очень плохо, из десяти слов только одно и разбирает. Почему? Я сначала приписал это за счет погоды. Но гроза понемногу стихла, дождь прекратился, а женщина меня по-прежнему не слышит. Я подумал было, что она пьяна, но потом эту версию отверг: речь у нее была  связная, можно, сказать даже – литературная. Она, кстати, тоже понимала, что меня не слышит, но трубку бросать не стала:

– Я почему-то вас плохо слышу, но это не важно. Важно то, что вы меня слушаете. Не волнуйтесь, я вовсе не склонна к суициду и ничего подобного делать с собой  не собираюсь. Но чувствую себя отвратительно, и мне надо просто поговорить. Телефон случайно в газете увидела, вот и позвонила.

-А знаете, – продолжает она, – может, это и к лучшему, что я вас не слышу. Вдруг вы меня о чем-нибудь спросите, или еще хуже, – перебьете, выкажете нетерпение или раздражение – я  сразу трубку брошу. А мне непременно надо поговорить…

Я мог бы, конечно, трубку со спокойной совестью на стол положить ( пусть себе разговаривает), но что- то меня остановило. Голос у нее был…такой особенный. Не могу точно передать свое впечатление, но больше всего подходит слово – совестливый. Историю ее я приводить целиком не буду – она обычна. Сын грубит, муж внимание не уделяет. Я почувствовал, что, в общем – то у нее все в порядке: и муж, ее, по-видимому, любит, и с работой все хорошо. Эмоциональная женщина, одна в гостинице, гроза, молнии –  вот и испугалась. Стал замечать, что слушаю ее все внимательней, можно сказать, целиком поглощен ею. И что-то меня в ней настораживать стало. Почему она меня не слышит?

-У вас голова не болит?- в трубку кричу.

-Да, да, я только сейчас поняла, у меня голова просто раскалывается, хорошо, что я вас услышала.

– А когда у вас со слухом проблемы начались?- опять ору что есть мочи, лишь бы услышала.

– Да с неделю и начались. Может, застудила, немного в ушах заболело. Я сразу в аптеку пошла, мне лекарство дали (она препарат назвала). Вот как я его закапала – так слух и пропал. Ничего не слышу.

Странно, подумал я. Я ведь врач: ухо-горло-нос. Препарат, что ей в аптеке дали, очень сильный, не может такого быть, чтобы после него – слух пропал. В чем же дело?

– У меня еще губы стало сводить,- продолжает она жаловаться.- Такое впечатление, будто сквозь губы проволоку с током пропустили.

Я нахмурился. Такие симптомы при сложном отите бывают. Вероятно, нагноение началось – ей надо срочно в больницу. Сегодня суббота, завтра воскресенье, ни одна поликлиника не работает.

-Нет, я «скорую»  вызывать не буду, – тут же ответила она на мою просьбу.- Нет, нет, и не уговаривайте.

И тут я вдруг вспомнил, что в самом начале разговора, когда я ее вполсилы слушал, она говорила, в какой гостинице остановилась – « Лебеди» называется. Так это же – напротив того места, где я в тот момент находился. Гостиница – через дорогу, а третий этаж – вот он, перед глазами. Моя смена уже кончалась, наступало утро. Я дежурство свое сдал, на улицу вышел, и недолго думая, направился в эту гостиницу. Шел я довольно уверенно, и ни одна мысль меня не остановила, не учинила препятствие. Ведь в гостиницу направлялся врач, чтобы оказать помощь. Поднялся я на третий этаж и постучался в нужную дверь. Открыла мне женщина лет тридцати восьми, высокая, заплаканная и русоволосая, – я примерно так ее и представлял. Но разглядывать ее мне было некогда: я смело вошел в номер.

-Ах, так это вы со мной разговаривали!- она всплеснула руками. – Как же вы нашли меня…

– Тоже мне проблема, – нарочито сердито ответил я,- так вы мне все сами и рассказали – и название гостиницы, и номер. А сидел я как раз напротив вашего окна, взгляните.

Я подошел к окну и распахнул шторы – комната осветилась. Наступил рассвет. Она тоже вгляделась в окно, продолжая лепетать и удивляться тому, что мы все время находились так близко. На ней был легкий шелковый халат, белый, с небольшим кружевцем на груди.

– Не бойтесь, в моем лице вам ничего не угрожает. Человек я семейный, жену свою люблю, и к тому же имею трех детей. Позвольте мне ваши уши осмотреть, что-то у меня подозрение появилось, что здесь все не так просто.

Она смотрела на меня с небольшим удивлением, но все- же довольно доверчиво. Глаза хоть и немного припухли от слез, но поражали своей чистотой. Стояла она у окна, и солнце сквозь нее  шло – она вся светилась. В лице ее все находилось в постоянном движении: порхали черные ресницы, шевелились губы, морщился нос. Громко чихнула, звонко рассмеялась, кулачком почесала бровь.

Здесь я вроде как очнулся: до меня дошло, что пришел я не в  рабочий кабинет, где у меня были необходимые инструменты. Решимость моя немного поубавилась. Но виду не показал и строго спросил, нет ли у нее, случайно, пинцета, каким женщины обычно брови выщипывают. Пинцет нашелся, и, слава богу, именно такой, какой мне был нужен – тонкий, на конце заостренный. Второй раз подвел я свою незнакомку к окну, на свой страх и риск – осторожно проник пинцетом в ухо, и к своему немалому удивлению, вытащил красный комок. Сначала я даже испугался – не кровь ли?

-Что это?- спрашиваю,- у вас в ушах?

-Да не волнуйтесь, это все лишь салфетка, – сказала она.

-А как же она к вам в уши попала?- удивился я.

-За стеной по ночам очень шумно – кричат, песни поют, я до утра не могу  уснуть. Вот, скомкала в комочки салфетку и заткнула уши. Утром вынула. И так – каждый вечер. Я же не знала, что там что-то остается.

-Да, и когда закапали, все взбухло и началось воспаление. Все понятно – еще немного и действительно бы оглохли.

-Ой, я все слышу! Слышу! – по мере того, как я освобождал ее уши, она становилась все веселей и веселей и даже стала подпрыгивать, что, разумеется, мне очень мешало. Отвел ее в ванну, включил теплую воду, и как мог, промыл ей уши.

Ну вот, –  улыбнулся, – теперь порядок. Пора домой.

-Да,- радостно согласилась женщина, и провела пальцем по своим губам.- Губы перестали дергаться. Теперь целоваться можно.

Я кивнул и уже обуваясь, взглянул на ее губы. Нежный, красивый рот, мокрый халатик, облепивший стройную фигуру. Я много видел красивых и выразительных губ, ведь  так или иначе – я соприкасаюсь с лицами своих больных. Но именно в эту минуту – когда я взглянул – все и произошло. Это помрачение. Как случилось, что я поцеловал ее? И какое  банальное слова – поцеловал. Сколько бы я потом не вспоминал, не подбирал слова, только одно – отразило мое состояние в это утро. Это слово – «откровение»…

Не минутная страсть, не помрачение рассудка, не сострадание или жажда новизны – нет, это было именно откровение – эта женщина, ее губы. Помню ее испуганные глаза. Она хоть и поддалась мне навстречу, но глаза были именно испуганными, и я это отчетливо запомнил. Именно я, я  был ее искуситель. После первого поцелуя был второй третий, потом было все. Я никогда не мог себе представить, вообразить…

Ее губы были мягкие и теплые, но разве виной всему были эти губы? Это была моя, моя женщина, моя – от кончиков пальцев до макушки.

Вся моя жизнь, прекрасная и гармоничная, вмиг исчезла, будто ее никогда не было. Если бы в эти минуты в комнату вошел мой ребенок, мой сын, или моя жена – я бы не увидел их… Если бы мне, всегда такому осторожному – грозило проклятье целой страны, изгнание и отторжение от людей – я бы не проникся, не среагировал.

Нет, тысячу раз нет, близость с ней – как таковая – была не столь бурной, как это можно предположить из моего рассказа. Она, можно сказать, прошла незаметно, она – только подчеркнуло то откровение. Я словно первый человек на земле, впервые постигал чувства. Любовь… это слово так истерзано, что я не могу взять его в качестве определения.

Я был  словно громом поражен. Что же тогда было у меня раньше? Если я не могу описать – это, то – что была моя прежняя жизнь, если поставить ее в качестве сравнения?

Что была – та моя жизнь? Есть слова, которые я могу собрать вместе, и этих слов будет много. Моя прежняя жизнь была –  приятна, комфортна, удобна, желанна, привычна, радостна, хороша, спокойна. В ней я чувствовал себя уверенно и достойно.

С ней – все  было наоборот: ко всем словам можно было поставить частицу – «не». Но именно здесь, в этой комнате, с этой женщиной, я был, я существовал.

Я не ушел из семьи, не хлопнул дверью, не причинил страдание. Если с моей семьей что-нибудь случится, мне будет очень тяжело, но я буду жить. Без нее – я умру…

Она – безвольна, послушна, несуразна, слезлива, суетлива. Она – не прекрасна, не возвышена. Все, что мне было дорого в прежней жизни: рыбалка, теннис, путешествия, музыка, книги – она со мной не разделяет.

Но я не могу без нее. Ведь не смогу же я жить, если из меня вырвать сердце?

Не могу на нее – насмотреться, наглядеться, нарадоваться… Правда, есть правда –  во всем мире нет лучше – ее пресветлого лица…

Иногда синеет лес, и во всех его ветвях мне светится ее лицо.

В далеком, детском сне я шел к вечному дереву, на котором никогда не засыхают листья. Я все тянул руки, но не мог к нему притронуться – на то нужно было особое время. Особое безумное забвенье…

Я лгу, изворачиваюсь, моя жизнь отныне стала ужасной. Я перестал шутить, перестать испытывать многие чувства, ранее приносившие мне удовольствие: гордость за успехи детей, за собственные достижения в профессии, многие вещи и понятия – просто перестали быть. Осталась одна она. И разве вам нужно знать?- ее имя. Она – моя женщина. Я придумываю сотню уловок, чтобы к ней вырваться. Я не обрел свет, гармонию, покой или счастье. Скорее, я все это потерял…

Но до сих пор, когда я думаю о том, что мог бы тогда – не пойти, не постучаться – у меня от ужаса леденеет сердце.

С той ночи прошло много лет…

Если дело было бы – в страсти, она давно потеряла бы свое очарование.

Я прихожу, и мы не зажигаем свечи, не садимся ужинать, она не печет пироги, она вся с частицей – «не», несуразная.  Бесчисленное количество раз – я ее целую, бесчисленное количество раз – я ею обладаю. Отношусь ли я к ней, как к ребенку, возлюбленной, жене, другу, что из этих понятий перевешивает – я не знаю. Ни одно из этих слов – к ней не подходит. Мне иногда приходит в голову странная вещь. А что, если это чувство, которое человеческим языком объяснить нельзя – должно было попасть, принадлежать – вовсе не мне?

Что, если его несли ангелы – ангелам, или демоны – демонам, или боги – ангелам или демонам? И  кто-то обронил, не доглядел, упустил, не уследил? Тогда все, все в моей голове укладывается, все встает на свои места. Ведь человеческая логика, рассудок, сознание – как я понял с ней – понятия настолько ложные…

Все земные законы и законы природные – перестали быть. С ней – была та особо – чистая, неописуемая полнота бытия, которая бывает лишь за пределами жизни. А может, и сама жизнь, чудом очищенная – до донного блистания…

Если бы я каким-то чудом – попал бы на другую планету, где одни скалы и камни, нет ни одной живой души, ни одной постройки – одна бескрайняя пустыня. Я бы выжил на ней, все вытерпел, все превозмог – при одном условии: если когда-нибудь, пусть через миллион лет – бесплотным звуком, безгласным духом, – она очутилась бы рядом…

 

Вы можете перейти в конец и оставить комментарий. Уведомления сейчас отключены.