Официальный сайт липецкой
писательницы

Прослушать рассказ Надо стать девочкой

Я испытывала противоречивые мысли. По моей книге решили снять фильм. Это было здорово. Но меня не брали на главную роль. Это было невыносимо. Во-первых, книга почти автобиографическая, я описывала свою собственную жизнь, и кому, как не мне играть главную героиню. Во-вторых, мечта сняться в кино была сильней, чем стать писательницей. А тут такой случай – когда он еще представится! Да никогда.
-Если надо, похудею на тридцать килограммов, – твердо сказала я режиссеру Максиму Витальевичу.- Я буду день и ночь качаться в спортзале, если вас не устраивает какая-то часть моего тела. Я сделаю пластическую операцию. Перекрашу и наращу волосы.
-Да,- ответил режиссер.- Все правильно. Он запустил свои огромные руки в кучерявые заросли каштановых волос и уставился на меня жесткими оценивающими глазами.- Если бы вашу героиню играли две женщины, я бы непременно взял бы вас на вторую часть фильма… Но нам нужна актриса, которая сыграла бы и шестнадцатилетнюю девочку, и зрелую женщину, знаменитую писательницу. Поэтому, извините, – за этот фильм я отвечаю не только своей репутацией, но и своими финансами.
-Значит, вы считаете меня толстой,- произнесла я упавшим голосом.
-Ерунда, – махнул рукой Максим Витальевич, кстати, в вашей книге вовсе не говорится о том, какая была девочка – худая или нет. Да дело вовсе не в этом.
-А в чем же, в чем? Максим Витальевич, ведь грим, да еще пластика, – вы знаете…
-Да что вы говорите!? – вышел, наконец, из себя режиссер. Сыграть шестнадцатилетнюю девочку? Вы когда себя в последний раз в зеркало видели?
Я задохнулась от ярости. Я была известной, ухоженной женщиной, на меня оборачивались мужчины всех возрастов, я выглядела гораздо моложе своих лет, и именно это придавало мне такую уверенность в моем настойчивом стремлении сняться в кино.
Максим Витальевич и сам понял, что сильно переборщил. Он успокаивающе махнул рукой.
-Я не о том, не о том. Вы понимаете, у вас выражение глаз успешной, взрослой женщины, которая твердо знает, что хочет. Женщины избалованной, капризной, вы что же, думаете, это можно резинкой стереть? Да еще тщеславие, и простите за выражение, – даже высокомерие. А вы описывали прошлый век, целомудрие, наивность. Глаза девочки – это…это …никакая пластика не поможет. Это нельзя даже объяснить словами. Девочке проще сыграть взрослую женщину. В вашем случае это невозможно… Простите, я прекрасно отношусь к вашему творчеству и не хотел бы…
-О, нет, не надо никаких комплиментов. Нет так нет. Позвольте узнать, нашли ли вы актрису на главную роль?- с большим достоинством, но дрожащим от обиды голосом, спросила я.
-Пока нет. Пробуем. Есть два неплохих варианта. Через две недели мы приступаем к съемкам. И он назвал два имени. Я их не знала.
Девичье выражение глаз…
Какое выражение должно быть у девочки?
И все-таки я надеялась прорваться на эту роль. Вдруг молодые актрисы провалятся? У меня было две недели. За это время мне надо стать девочкой.
Я брела по улицам и вглядывалась в лица. Сидела в кафе, бродила по стадионам, ночным клубам. Смотрела во все глаза и старалась впитать в себя энергию юности, как изнемогающий от жажды слон погружает голову в прохладную и чистую воду. Я примеряла на себя эти ярко раскрашенные, румяные, прыщавые, веселые и печальные маски. Я умела копировать людей: мимику, жесты, особенности речи. Правда, это длилось не долго, от силы неделю, мне надоедало, и я плавно перетекала в саму себя.
Сейчас был особый случай, надо было постараться. И я старалась изо всех сил: пыталась ходить вразвалку, вприпрыжку, разговаривать застенчиво, неуверенно, развязно. Дальше этого не шло – я просто не знала, что делать. От долгого хождения болела спина. Никаким девичеством вовсе не пахло. Были только неуклюжие попытки немолодой женщины притвориться девочкой. Мне даже показалось, что я постарела – лицо осунулось, между бровями пролегли две глубокие морщины, да к тому же появилось затравленное и печальное выражение лица.
Что делать? Как же мне не печалиться? Дни идут за днями, скоро начнется съемка, а я не только не открыла секрета юности – я теряла свое настоящее лицо! А тем не менее у меня, как у любой женщины, были свои собственные секреты. Перепробовав кучу дешевых, дорогих и супердорогих кремов, я пришла к выводу, что их назначение – только увлажнять лицо. С таким же успехом эту функцию выполнят сметана, масло или жидкая геркулесовая каша. Ежедневный массаж лица и протирание льдом – это были самими эффективными процедурами. Процесс сотворения кремов мне видится так: в огромной емкости вроде доменной печи, варится сметанное месиво, потом разливается в тысячу бочек помельче, куда добавляются разные ароматизаторы и красители, затем все это разноцветное добро ловко запихивается в маленькие баночки с разноцветными наклейками, которые идут в магазины по разным ценам…
И при чем здесь крема, от которых нет никакого толку? Мне надо стать девочкой…
Я обложилась книгами древних мистиков.
«Поставьте перед собой свой портрет, который вам больше всего нравится. Смотрите на него как можно чаще, и через некоторое время вы станете таким, как на портрете. Правда, это ненадолго. Для того, чтобы было надолго…»
А мне надолго и не надо. Только на время съемок. Я откопала свою старую фотку шестнадцатилетней девочки, где я была в коротком платье в белый горох и с длинным, завитым в локоны хвостом. Вставила фотографию в рамку из маленьких розочек и водрузила на столик перед кроватью. Я впивалась в нее глазами, когда засыпала и впивалась, когда просыпалась. Прошла неделя. Я не только не видела себя помолодевшей, я не чувствовала никакой связи между собой и этой девочкой с длинным хвостом.
Я пришла в отчаяние. Оставалось три дня. Времени больше не было. Росла гора книг по черной и белой магии, с заговорами и древними молитвами.
«Прошлое, настоящее и будущее существует одновременно. Погрузившись в прошлое, можно изменить настоящее. Во Вселенной есть множество вариантов реальности…».
Я во все это верила. Но теоретически. Да, они существуют, это множество вариантов во Вселенной. Но как, как притянуть к себе этот квантовый шарик с цифрой шестнадцать? Каким образом выцарапать эту горстку атомов прошлого?
Что-то я все же пропустила, когда режиссер говорил мне о девичьем выражении лица! Вот он сказал о пластике… нет, это я сказала о пластике, а он потом спросил меня: « О чем вы думаете?»
Я правдиво ответила, что думаю о свадьбе дочери. И честно утаила, что сломала голову, где бы достать мазь от боли в спине.
Мысли. Он сказал, что очень важно иметь девичьи мысли. Остальное само «прилепится».
Девичьи мысли… Тогда я думала, как бы красивее одеться да получше выглядеть. Сейчас я тоже озабочена покупкой платья, мне тоже хочется классно выглядеть на свадьбе своей дочери! Чем же те мысли отличаются от этих?
Я не знала. Да к тому же я ничего, ничего не успевала. Когда я успею? У меня больше нет времени….
«Чтобы вернуться в какой-то момент прошлого, необходимо в мельчайших подробностях воссоздать запах, вкус, цвет, прикосновения, звуки и образы того пространства, в котором вы тогда находились…».
Стоп. Это интересно. Но когда же я успею все это воссоздать? Где, как и когда?
В деревне. Конечно, в деревне, где же еще? Последний раз я была там, когда мне было шестнадцать лет, и все первое головокружение и безумное умопомрачение – там, и только там. Надо приготовиться. Итак, звуки… Что я тогда слышала? Какие песни играли в клубе? «Иволга в малиннике поет», «Ты говоришь мне о любви». Я отправилась в магазин. Все оказалось несложным: купить, записать, перезаписать и вставить наушники.
Запах… Чем я тогда пахла? «Серебристый ландыш» – духи густые, маслянистые, бледно – зеленые, с сильным удушливым запахом. Где я их найду? Тогда и выбора-то никакого не было. «Розовое масло», «Серебристый ландыш», да «Быть может». Я обегала всех знакомых, мы перерыли древние сундуки живых и неживых бабок, с похоронными трусами и тапками, истлевшими листами любовных переписок и желтыми кружевами. Я с грохотом захлопывала деревянные крышки, будто закрывала гробы, – из глубины шел такой запах тлена, сырости и ушедших веков! Нашли даже древние монеты, но духов «Серебристый ландыш» не было . Тогда я хлопнула себя по лбу – потерять столько времени, да надо спросить в магазине духов запах ландыша! Мне быстро его подобрали. Едва уловимый, прохладный, весенний запах. Чтобы превратить его в тот, из юности, надо будет весь флакон вылить себе на голову.
Итак – остались прикосновения, цвет и образы. Прикосновения и образы оставим на деревню, а вот цвет… Во что я тогда одевалась? Ах, да, – вот это платье, что на фотке. Короткое голубое платье в горох величиной с вишню. Будем искать… Нашла в третьем по счету магазине. Жмет немного и под мышками давит. Но что делать? Пора собираться.
Остался только один день.
Я все как есть объяснила мужу, попросив его выпустить меня на часок в прошлое и за меня не беспокоиться. Муж у меня – человек понятливый, но тут уперся, вообразив, что там , в деревне, мне бывшие ухажеры закружат голову.
-Да какие там ухажеры,- засмеялась я.- Это я у тебя девка красная. Но ты не забывай, что деревенские мужики быстро спиваются.
Муж нехотя отпустил, наказав звонить через каждые двадцать минут.
Свобода! Странные чувства я испытывала… Сидя за рулем в тесном коротком платье в белый горох, вся облитая ландышевыми духами, слушая в наушники песни моей юности, я дурела с каждой минутой. Куда я ехала? За какой молодостью? Захотела открыть ключом никогда не открывающиеся двери… С каждой минутой абсурдность моего путешествия становилась мне все более очевидной, но и повернуть назад я была не в силах. Магия какая-то, колдовство…Мне чертовски хотелось в деревню!
Село Павловское…остановка та же. Облупившиеся стены, исписанные признаниями в любви. «Вася плюс Маша равняется любовь». А вот и посадки…Господи, да это гигантские деревья! Какое все огромное, заросшее и совсем, совсем другое! Я проехала по грунтовой дороге, машина подпрыгивала, появились первые дома. Я ничего не узнавала. Проехала дальше, въехала в деревню. Высокие деревья, незнакомые дома. В центре стоит школа. Старая, с выбитыми окнами и без дверей.
Я вышла из машины. Было так необычно, страшно и необыкновенно ступать на тропинку, по которой я ходила девочкой. Такие же огромные лопухи – серебристо фиолетовые, мальчишки кидались нам вслед лиловыми колючками. На всякий случай я оглянулась назад. Никого… И такая тишина… Волшебная. Неожиданно я поняла, что наступает ночь – но как так получилось? Я шла по тропинке как зачарованная. Потом побежала. В детстве я никогда не ходила – только бегала.
Праздником было, когда в магазин привозили горячий хлеб, темный, с хрустящей корочкой. Тогда бабушка меня внимательно осматривала, заставляла переодеть короткую юбку на приличную, и только тогда давала сетку и рубль. На несколько буханок хлеба и ситро.
Бабушки давно нет в живых. Она умерла, когда я училась в десятом классе. Больше я в деревню не приезжала. Вот и бабушкин дом – наполовину разрушен, но целая часть стоит крепко и крыша цела. Я зажмурила от страха глаза и вошла в дом через пустой проем. Двери не было. Все было засыпано штукатуркой, соломой, трухой…ничего больше нет. Там, где висели три огромные иконы в деревянных рамках, и пред ними горела маленькая лампадка на длинной черной цепочке, подвешенной к потолку – пустота. Не тикают старинные часы с бронзовыми шишками, не скрипят половицы. Я мотнула головой – часов не было. Под ними всегда стояло голубое ведро с холодной, ломящей зубы, родниковой водой. На столе, накрытой синей клетчатой клеенкой – блюдо с горячими желтыми пышками. На подоконнике – маленькое зеркало. Неужели мое зеркальце – единственная реальность? Я схватила его и выбежала на улицу.
Местом действия, то есть своего погружения в прошлое я выбрала бузину возле окна. Здесь меня целовал Колька. Бузина почти не изменилась. Я подошла к ее шершавому стволу, прикоснулась к сухой коре пальцами, вдохнула горький запах, прижалась спиной, закрыла глаза. Что-то не так. Кроме моего удушливого запаха ландыша не хватало чего-то еще. Но очень важного. Навоз! Безумно пахло навозом! У всех во дворах были коровы, а у многих – по две или три. Сейчас ничем не пахло. Мне нужно найти коровью лепешку и положить ее возле бузины. Я решительно отлипла от шершавого ствола и побрела, куда глаза глядят. Накрапывал мелкий дождь, будто сыпался сверху сахар. Света в домах, мимо которых я проходила, не было, и непонятно, существовала деревня или нет. Я шла и шла, и вышла на окраину. Передо мной простиралось поле. Здесь пахло навозом, вероятно, коров еще кто-то держал. Я набрала в пакет три огромные лепешки, но их уже подмочил дождик и они хоть и не разливались в руках ядовитыми жижами, но в пакет затолклись, как темно-коричневое вонючее тесто. Чего не сделаешь ради любви к искусству? Я нашла большую лужу и вымыла руки. Под бабушкиной бузиной высыпала пакет с лепешками, опять прислонилась к корявому дереву и закрыла глаза. Мне не хотелось погружаться ни в какое прошлое. Мне хотелось хохотать, и плясать босиком на вонючих коровьих лепешках! На меня хлынули совершенно не романтические воспоминания… Я вдруг вспомнила, что поддевала под лифчик вату – по причине почти полного отсутствия груди. У всех девчонок грудь была, а у меня – нет! Вот мне было горе! Но насовав большие куски ваты, я чувствовала себя настоящей королевой. Только боялась, как бы Колька не задел ненароком мою ложную грудь. Потом эти штаны – горе номер два. Мама бабушке строго наказывала – проверять, одела ли я штаны. Это были настоящие длинные панталоны, и лучше было умереть, чем их носить. В стране был страшный дефицит, и плавки можно было достать только по блату, но мама никогда этими вопросам не заморачивалась. Сама после войны ходила кое-как, на пятерых детей было двое валенок. Так вот трусы я вовсе не надевала, а это – не то, что сегодня – был огромный и небывалый стыд. У меня заполыхали щеки. Неужели так пробили воспоминания? Я сто лет уже не краснела! Вот ничего лирического, на что я так рассчитывала, а одни глупости. Разве от этого помолодеешь?
Я вспомнила, что не так уж и была влюблена в этого Кольку. Да, он был статным, взрослым парнем, от него пахло настоящими папиросами, у него была целая копна каштановых кучерявых волос, но дело было вовсе не в этом! Мне надо было непременно поцеловаться! Ведь все в классе целовались, а я – нет! Мало того, что грудь не выросла, так я еще и не целовалась! И надо было как можно скорее рассказать об этом девчонкам! А то Лариска приезжает из деревни – вся такая загадочная, загадочная – ее, видите ли, Алешка до синевы зацеловал, даже губы распухли. А Олька Наливайко, а Танька Зубкова- да все целовались! Я терпеливо зажмурила глаза и непроизвольно сжала губы – быстрей бы Колька целовал, что ли…
Целую неделю я откладывала этот поцелуй. Помады у меня не было, а я непременно хотела, чтобы у меня были пухлые и красные губы. Вот и натерла их маленькими, будто игрушечными красными перчиками, что росли в горшке у бабушки на кухне. А губы как загорятся! Действительно, распухли и стали красными – я даже дышать от боли не могла, хорошо, догадалась опустить лицо в голубое ведро с ледяной водой, и так целый час. Выну лицо из ведра, и снова – бульк! Неделю губы заживали, вот какие я претерпевала страдания! А он уткнулся как теленок, и измусолил мне все лицо своими толстыми губами. Если бы не девчонки, я бы ни за что так не мучилась – с этой ватой, которая скрипит на груди, без трусов, с еще незажившими, горящими губами! Но надо было доводить дело до конца, и я бесстрашно, как взрослая, гладила Колькины лохматые кудри…Чьи волосы они мне напомнили?
Бабушка спала. Я крадучись прошла по скрипучим половицам и довольная, как человек, совершивший великий подвиг, легла спать. И только лежа в кровати, в густой темноте, я заново пережила поцелуй и все было совсем по- другому: сильно билось сердце, потели от страха ладошки, замирала душа, хотелось побыстрей снова увидеть Кольку…
Я очнулась, в небесах величаво плыла луна. Я была какой-то блаженненькой. Все приобрело особенную окраску – блистал сладкий влажный воздух, деревья, травы, теплая земля. Пространство вокруг меня увеличивалось с каждой секундой, превращаясь в многослойное, с различными оттенками прозрачности розового, голубого, жемчужного…
Это была ликующая полнота бытия, бесконечная и бессмертная. Впереди была целая жизнь. С чего я взяла, что мне надо куда-то спешить? Я все успею. У меня будет еще сотни возможностей сняться в кино. Я напишу такую книгу! да я напишу много книг. Меня еще будут упрашивать сняться в главной роли…
Я помчалась со всех ног к школе – ведь там я оставила свою машину. Прекрасные, точно из серебра и золота, мокрые ветви хлестали мое пылающее лицо. Слышались какие-то тоненькие голоски, прелестный волшебный хор. Будто на золотую нить нанизывались эти блуждающие звуки, звенящие жемчугом… Деревья и травы, кусты и цветы – все было наполнено тайной и сказочной жизнью, мне показалось – дрогнула лиловая ветка , мелькнула крошечная ножка, брызнула роса, похожая на виноградный сок… Я рванула дверь, плюхнулась на кресло, завела машину и устремилась на дорогу…
Вот на кого похож Колька! На Максима Витальевича! У него такая же шапка блестящих волос, и такие же пухлые красные губы. Интересно, как он целуется? Хорошо бы, целуясь с ним, запустить руки в эти душистые заросли. Какой же у него необыкновенный запах! И мне не надо придумывать предлог, чтобы встретиться со своим режиссером, – я вполне серьезно могу поинтересоваться, как начались съемки, как играет мою героиню актриса.
Вздремнув всего три часа, я вскочила, на ходу натянула платье в горох, побежала к редактору. Взлетела на третий этаж, промчалась по длинному коридору, на ходу кивнула секретарше Верочке и, забыв постучаться, ворвалась в кабинет. Максим Витальевич взглянул на меня и лицо его побагровело.
– Кто вам разрешил входить без стука? Как вас пропустила секретарша? Верочка, почему вы пускаете в мой кабинет девчонок?
Я испуганно выскочила из кабинета, растерянно посмотрела на секретаршу, машинально поправляя локоны, взглянула в зеркало, висящее напротив, и заорала истошным голосом:
«Ура-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!»

ноябрь 2011г.

Вы можете перейти в конец и оставить комментарий. Уведомления сейчас отключены.