Я отдохнула и посвежела. Я расслабилась и потеряла бдительность. Мне показалось, что этот тяжелейший год мне просто приснился. В самолете я доверчиво предложила сыну почитать свои рассказы. На что я надеялась? Вполне вероятно, что дорогой отель и весьма приличные деньги на карманные расходы дают мне такое право – получить от сына в виде благодарности одобрение моего творчества. До этого момента я никому в семье своих произведений не показывала, но сын, сын был особая статья. Он обладал отличной интуицией, много читал и всегда мог безошибочно отличить шедевр от дешевой подделки. К тому же он не умел врать.
Он взял мою книгу, довольно небрежно пролистал, кое-что внимательно прочитал, и минут через двадцать вернул ее с презрительной улыбкой.
-Я думаю, мать, тебе надо немедленно прекратить заниматься этой ерундой, ну это же полный бред. Неужели тебя окружает столько льстецов, что никто ни разу не сообщил тебе, что ты откровенно и необратимо бездарна? Эти твои премии, дипломы на уровне районного масштаба тешат твое самолюбие и только. Из тебя никогда не выйдет даже приличного писателя-это же сплошная туфта, сопли, размазанные по лицу несчастной женщины.
Меня охватила дрожь – я была как в бреду, смутно помню, как я трясла головой, потом что-то громко орала, вцепилась сыну в лицо , исцарапала его до крови. Со всех сторон бежали стюардессы, по моему лицу почему-то текла вода…
Свет в салоне вдруг неожиданно погас, самолет стало бросать из стороны в сторону, многие пассажиры заволновались, стюардессы засуетились между кресел, стараясь прекратить панику. И тут, на фоне этого безумия, охватившего людей и отвлекшего от меня внимание, я вдруг отчетливо осознала то, что давно отказывалась принять – катастрофу своей жизни, которая уже произошла. Все подпорки, которыми я старалась удержать срезанное дерево, оказались ложными, и дерево моего духа рухнуло в одночасье…
Дома я не спала всю ночь, положение мое казалось мне ужасным и непоправимым…
Я вспоминала каждое слово, сказанное мне сыном. Ужасная правда открылась мне. Эти дипломы за вклад в литературу, встречи с читателями в библиотеках и институтах только тешили мое самолюбие. И больше ничего. Ровным счетом ничего. На книгах и дисках я зарабатывала одни гроши, которые не окупали даже затрат на их издания. Гордиться было нечем. Я была бездарным писателем, бездарной женой и бездарной матерью. А заодно и бездарной дочерью и предпринимателем. Уже не было ничего, за что можно было бы ухватиться и выплыть из этого отчаяния. Прежней меня уже больше не существовало. А новой – еще не было, и сил на возрождение взять было неоткуда. Надо было измениться… Но как?
В мировой литературе нередко описывают случаи возрождения души – после встречи ли с вековым дубом, покрывающимся весенней листвой, с благословенной ли иконой, с бессмертными звуками живого органа…
У меня ничего не получалось. Молитвы и бессмертная музыка не просачивались в душу, как гладкий лист водой не смачивается. В душе моей было голо, как в пустыне. Природа не трогала мое воображение. Я не менялась сама, и не менялись мои рассказы.
-Ты больше не смотри на мир своими глазами, – однажды сказал мне сын .-Ты расширяй свое сознание.
-Как?- спросила я.
-Ты выйди из своего образа. Почувствуй себя в роли начинающей проститутки, или владелицы публичного дома. Представь себя маньяком, выходящим на охоту. Знаменитой писательницей эротических рассказов, купающейся в роскоши. Да, да – ты старайся писать как можно больше о богатых и успешных людях и подробно, в мельчайших подробностях описывай, как они спят, что едят, во что одеты, и чем весь день занимаются. Потом опускайся в преступный мир и описывай разборки между бандитскими группировками – описывай главаря, пособников, интриги и коварство этих людей, описывай жестокость, предательство, страсть, кровь и кровожадность. Женщины хотят знать лишь одно -как сохранить свою молодость. И поменьше о любви, в которой ты ничего не смыслишь.
Я не знала, как описывать роскошь, в которой я никогда не купалась, и жестокость, которую никогда не испытывала. Моя личность была однонаправленной – я была безнадежно семейной женщиной. Но творчество-это было моим единственным якорем, с помощью которого я могла удержаться на плаву, а если повезет, то и всплыть на поверхность.
Я чувствовала, что сын прав. Мало того, я твердо была уверена, что он был прав. Несмотря на то, что снаружи я продолжала отчаянно сопротивляться , внутри я была в восхищении- от одной возможности побывать в шкурах различных людей. Первый рассказ, за который я взялась с отчаянием человека, прыгающего в ледяную прорубь, был о публичном доме. Конечно, я дала почитать его сыну. Минут через пять он взглянул на меня в страшном гневе.
-Мать, ты вообще-то представляешь себе, что это такое – публичный дом? Что это за девочки, помогающие друг другу? Это в каком таком сказочном заведении его владелица будет заботиться о своих подопечных, как о своих детях?
Я никак не хотела уходить из своего выдуманного мира. Я отвергала цинизм, жестокость и наглость. Никогда не могла смотреть спокойно, как на моих глазах унижают людей.
Я не признавала какой-то части Вселенной, и она настоятельно требовала от меня изменений, и мстила за неприятие.
«Надо, Тома, надо. Старайся, девочка», – подбадривала я саму себя.- «Иначе мы с тобой пропадем. Болезненные привязанности к близким тебя погубят.»
И я снова погружалась в мир проституток и сутенеров, я когтями сдирала с себя опостылевшую кожу, разгоняла дубиной старые мысли . Рвала, и сжигала рукописи, снова писала и драла в клочья ,рыдала , выла белугой, кричала неприятным, дурным голосом. Сын читал, качал головой, крутил у виска, стучал по столу, составлял мне план повествования, читал, плевался, думал…
Постепенно незнакомый мир захватывал меня все больше и больше. Я вживалась в новые образы с трудом, с кровью – будто надевала толстый резиновый костюм, да еще на два размера меньше. Снять его было еще труднее. Я стала замечать, что стала по-другому вести себя с работниками. Новая маска стала прирастать к лицу. Постепенно исчезало чувство вины, стыда. Озвучивая свои рассказы, я все больше вживалась в образы . Обхватив микрофон обеими руками, я то хищно ворковала, то хрипловато запугивала, дерзко хохотала , нагловато цедила сквозь зубы. Мне казалось – сама Темная Материя распахнула мне свою грудь, и я припала к ее блистающим черным сосцам и с наслаждением тянула порочное черное молоко, от которого уже не в силах была оторваться.
К огромному моему сожалению, такие истории происходят на каждом шагу. Очень многие люди позволяют, чтобы им садились на шею, только никто не задумывается о том, что будет дальше.
Этот рассказ взят из самой настоящей жизни. Такое бывает и не совсем редко. Но родственников не выбирают, что делать, от таких ситуаций никуда не деться. Хотя всегда можно измениться самой.
Очень интересный и жизненный рассказ. К сожалению подобных случаев не мало. Становиться искренне жаль героиню, которая кроме денег ничего и не видит, а близкие очень ловко ней манипулируют сидя у неё на шее и очень неплохо им живется.
Доминирование доминированию рознь. Еще каких-то сотню лет назад женщины чуть ли права голоса не имели. Сейчас с этим все гораздо проще, но доминированием я это при всем желании назвать не могу.
Очень понравился рассказ! Эта тема особенно актуальна сейчас, потому что многие женщины, подавляя свое женское начало, стремятся доминировать. А это деструктивно влияет на женщину, на ее отношение к миру и на отношение мира к ней.
Действительно очень необычный рассказ, как мне кажется такие истории очень редко случаются в реальной жизни, читала его, как телевизионный сериал. Очень эмоциональное развитие событий.
Уже полтора века прошло как Некрасов справедливо заметил “Есть женщины в русских селеньях … Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет!” Так ничего за 150 лет и не изменилось “кони — всё скачут и скачут, А избы — горят и горят.”