Но в сон я все же провалилась – давало о себе знать пребывание в клинике, многочисленные препараты, которые в меня влили. Очнулась у себя дома, в своей кровати. Рядом, на кресле, спал Володя, на кухне кто-то хлопотал, журчала вода, стучали кастрюли. Я жадно оглядывала дорогое мне лицо, как же оно было мне дорого, боже мой!
– Что? – очнувшись, произнес мой возлюбленный. – Что ты сказала?
– Я сказала, я сказала… – бормотала я, блаженно таяла, протягивая к нему свои руки. Он был единственным целебным лекарством, способным оживить меня. Мой, мой, бесконечно желанный…
Из кухни вышел Алеша, торжественно неся дымящееся, ароматное блюдо – баранины с овощами.
– Сегодня отменены все встречи, – строго предупредил отец Владимир, и я узнала в нем что-то давнее, грозовой отсвет стоящего на горе человека. – А то рвутся все, покоя нет. Никаких гостей! Алексей, выйди и все объясни. Завтра, в крайнем случае, послезавтра, но, я чувствую, Артур готов просочиться сквозь стену…
Как же так произошло, что все были в отсутствии? Так не бывает…
Но ведь случилось то, чего никогда не ожидаешь: Володя нашел свою мать и провел с ней несколько дней – до самой ее смерти; семья Артура вместе с Костей оказалась на другой части земного шара; Алешу, как и меня, все это время держали в камере…
Но пространство и время иногда бессильны, и это поистине поразительная сила – когда между людьми существует связь…
О-о-о! какую нерастраченную нежность угадывала я – в каждом непроизвольном движении моего мужчины, я была – будто среди тысячи белых воркующих голубей! Слова его – мягкие и пушистые, окутывали меня теплом, в нем – я зарывалась с головой, выдавливая последние щупальцы страха.
– Мама, ну это твое сочинение про карты, в которые ты меня проиграла, – изумлялся Алеша.- Ведь это ж надо такое придумать!
– Но ты поверил? – радостно спрашивала я. – Поверил?
Получалось так, что именно эта ложь – спасла моего ребенка. С ним вообще не знали, что делать. С одной стороны, я была единственным человеком, знающим про Пашу Седого. Отец делал все, чтобы его спасти. Меня упекли в психбольницу, а что делать с сыном? Разве была твердая гарантия, что я не успела ему рассказать о настоящем убийце?
Если бы Алеша повел себя на следствии более решительно, занял бы твердую позицию – это стоило бы ему жизни. Все знают, как это бывает – самоубийство в камере предварительного заключения, или сердечная недостаточность. В данном случае, в виду молодого возраста, произошло бы, скорее, первое. Но то, что я проиграла его в карты, сильно смущало моего сына, он, как бы так ловчее выразиться – находился под защитой органов правосудия… От него требовали улик против меня, показывали мое кольцо, окровавленную одежду, убеждали, что я во всем созналась. Судьба сына висела на волоске…
– Мне часто снилась странного вида женщина, она просила меня – изобразить перед следователем, что я уверовал в твое безумие. Но строго запрещала что-либо подписывать, связанное со мной лично, – рассказывал Алеша.
Против него выдвигались то одни, то другие обвинения, связанные с игрой в казино. Паук словно искал, как его надежней взять, и крепко опутав сетью, кропотливо тянул к себе…
– Это было равносильно чуду, – рассказывал Володя, не отпуская меня от себя ни на минуту. – На исповеди я случайно услышал об одной безумной старухе, танцующей по площадям. Вначале я не поверил, прошло столько лет, если мать не лежала в могиле, то уж точно не могла танцевать. Но поехал в названный город, чтобы узнать правду…
Они торопились и говорили оба, одновременно, перебивая друг друга. Я смотрела на них – и не могла насмотреться, дышала ими – и не могла надышаться… Я готова была слушать их днем и ночью – Володю и своего сына.
– Три дня прожил в этом городе, писал и отправлял тебе письма, даже не подозревая, что может что-то случиться. Твой телефон молчал, всей душой предчувствуя близкую встречу с мамой, ее, возможно, близкую смерть, я спешил, разве я мог предположить, что в мое отсутствие с тобой случится беда! Потом нашлись две старушки и подтвердили, да, действительно, в их городе несколько лет назад жила старуха и танцевала на рынке – она была безумна. Потом она исчезла, но кто-то недавно подтвердил, что видел ее в больнице для бедных, или в доме престарелых. Это где-то неподалеку, но где, точно никто не знал. До этого ее часто видели в какой-то церкви, она убирала потухшие свечки, мыла полы, молилась…
Отец Владимир, как когда-то я, определил этот город, как отправную точку и стал методично обследовать все населенные пункты вокруг.
– Я каждый день вспоминал тебя, в этом странствии ты стала мне близка, как никогда, – говорил он.- Несмотря на то, что в юности, потеряв мать, я также покинул город, но это было так давно, и совсем не так. Я стал путником, запыленным странником, но с каждого места посылал тебе письма, рассказывая о каждом своем шаге.
Я нашел ее, как ты когда-то – меня…
Как я шел, нет, летел, бежал, спотыкаясь, по лечебному коридору больницы, на ходу натягивая белый халат. За мной спешил врач, он что-то кричал, о чем-то меня пытался отговорить или предупредить – я не понимал ни слова. Только перед палатой я остановился, будто оробел. Я стоял, как в детстве, я был мальчиком, так порой я ожидал свою маму возле закрытой двери школы, где она вела уроки. Лицо мое заливал пот, сердце колотилось в груди, в голове была странная смесь чувств: страх, радость, растерянность. Я осторожно потянул дверь и вошел…
Мама была совсем другая, я не сразу узнал ее. Она невозможно постарела, лицо ее было строгим и отрешенным, словно она уже не принадлежала этому миру. Она была бледна не той обычной бледностью, присущей людям, это было прикосновение смерти – я это видел. У нее была короткая стрижка, она была похожа на седого ребенка – у меня сжалось сердце. Оттолкнет ли меня, как прежде? В глазах ее застыло одиночество, стоя у двери, я жадно вглядывался в нее, ноги мои будто застыли. Лицо ее было повернуто к окну, но смотрела она вглубь себя, на стук двери никак не отреагировала.
Я медленно к ней приблизился, сел на стул и осторожно взял ее за руку. Какой же легкой и невесомой она была, безжизненная и восковая, пальцы были холодны, как лед – я накрыл их своей рукой. Она была без сознания…
Врачи сказали, что она умирает, да и сам я это отчетливо видел. Она дышала тяжело и неровно, каждый вздох мог оказаться последним.
Нервы мои были обострены до предела, о, как я безумно хотел с ней проститься, проститься, как это могут лишь живые… Я вдруг вспомнил ее ветхое пальтишко, в котором она была, когда настойчиво пыталась повидаться, объясниться со мной… Мои слезы капали прямо на мамины руки…
Она вдруг открыла глаза, с трудом повернула голову и взглянула на меня. Долго взгляд ее оставался неподвижным, мерцая непередаваемо горячим светом.
– Володя…- вдруг тихо произнесла она, будто пробуждаясь из какой-то долгой ночной тьмы.
Я не мог говорить, прижав ее руки к своему лицу, спрятавшись в них, я рыдал, как маленький.
– Как ты… вырос, – слова давались ей с трудом. Она долго молчала и смотрела на меня. Сквозь мокрые пальцы я взглянул на нее – если существует любовь в виде света, то именно ею лучились ее глаза и морщинки. – А мне снились про тебя такие страшные сны…
– Это только сны, мама. Все хорошо. Ты немного заболела, но уже выздоравливаешь. Ты поспи. Тебе надо набраться сил, – бормотал я, гладя ее по волосам и целуя в глаза.
– Мы пойдем с тобой в цирк? И мороженое… я куплю тебе. Но после… Тебя зовет учительница… надо срочно ехать…
Я кивнул, слезы душили и скручивали мне горло. Каким видела меня моя мама? Да разве это было важно? Она узнала меня!
Я видел, как тускнеют ее глаза, будто ради этой вспышки памяти – у нее были отняты последние дни или часы, отпущенные ей на земле. Вскоре она впала в беспамятство, и стала бормотать, повторять бессвязные слова. Долго это продолжалось, пока дыхание ее не остановилось…
Я похоронил ее на местном кладбище, с любовью убрал могилу и долго сидел на скамеечке рядом. И тут меня будто ударили: я вспомнил последние слова матери и впервые до меня дошел их смысл. Учительница – это моя Вера была в опасности! Не помня себя, я вскочил и побежал к дороге…
Помнишь, я рассказывал тебе об одном влиятельном человеке, который принял горячее участие в моей судьбе? Он относился ко мне, как к сыну. Достаточно было одного звонка, чтобы к твоему имени была привлечена не только российская, но и вся международная пресса. Внимание всего мира – вещь поистине великая – она открывает любые двери…
Самое страшное зло – порой оборачивается большим добром. Невообразимая шумиха вокруг моего имени способствовала головокружительному успеху моей книге, ведь о ней было упомянуто на кошмарном суде, написано в газетах и сказано в новостях по телевидению – как «из ряда вон выходящей рукописи». Игровая зависимость – тема достаточно актуальна. Издательства, российские и зарубежные, наперебой предлагали сотрудничество – на любых условиях. Многие настаивали на других названиях книги: «Исповедь русской грешницы», «Убийца», « Таинственная рукопись».
Так я, никому не известная женщина, в мгновение ока стала самой обсуждаемой персоной – не только нашего города, но и далекой заграницы, мне даже предлагали роли в фильмах по мотивам моей книги.
Газеты пестрели заголовками: «Вера – убийца малолетних детей? Ангел и Демон! Бедная сиротка встречает своего принца! Королева казино»!
– Какое у вас было самое тяжелое испытание? – надрывно, наперебой спрашивали меня журналисты. – В тюрьме или психиатрической лечебнице?
Мне уже не казалось это испытанием. Я выбирала между другим – решимостью выйти за порог, или созданием книги – во времена благополучия. Пожалуй, второе было самым тяжелым испытанием, о котором я тогда даже не догадывалась…
Решиться шагнуть за порог – оказалось самым непреодолимым, создание выкупа для Кали – самым тяжелым. Сам процесс вызывал у меня смертную тоску и сплошное насилие. Это было свершение жертвы – пусть временное, но отречение от себя – во имя сотворения целого мира – людей и событий, мыслей и чувств – что существовали лишь в глубине души.
Создание мира – такая же вечная жертва Вселенной.
В прессу просочились слухи, что мой возлюбленный, отец Владимир, начал бракоразводный процесс, что для священника было неслыханной вещью. Ольга наняла частного детектива, который собирал против ее мужа компромат для суда. Она пришла в неописуемое бешенство, казалось, ничто не остановит ее перед расправой, она готова была погубить себя, сына, весь мир – но неопровержимых доказательств неверности своего мужа добыть не удалось. Детектив оказался нечист на руку, и все подробности продал известному журналу.
Владимир тяжело переживал все эти события, это грозило лишением церковного сана. На него шла настоящая травля, сбежались вся свора – все, кто ненавидел его бывшего покровителя – на тот момент его уже не было в живых. Колокольный звон шел по всей России, вся страна оплакивали смерть величайшего человека…
Мы были уверены, что Володю лишат всего, что было ему так дорого, но этого не происходило. Почему? Каждый день мы встречали с большим напряжением – что будет? И сердце его не выдержало и перестало биться. Я была рядом и среагировала довольно быстро. Нам повезло, скорая помощь проезжала мимо, и врачи, провозившись несколько минут, сердце запустили. Три месяца Володя пролежал в больнице. Врачи не скрывали, что шансов нет, сердце разорвалось, как дольки абрикоса, не было случая, чтобы люди в этой ситуации выживали. Я ночевала рядом, не отходя от него ни на минуту.
Он был – моя жизнь, моя любовь. Я вколдую тебя – в свое дыханье, растворю в потоке своей крови – смерти негде будет приземлиться. Сколько же надо пройти, чтобы мы были вместе…
Вопреки всему: медицинским прогнозам и людской молве, что это расплата за грехи, сердце моего возлюбленного срослось, потрясенные врачи разводили руки.
Разве отнимет Бог то, без чего невозможно прожить?
Когда Володя вышел из больницы, была зима, шел снег, исхудалый и бледный, он тяжело шел, опираясь на меня. Ярче и упрямей, в темных полукружьях, светились его огромные глаза, а кожа мерцала такой белизной, что была ярче снега – я прижималась к его ненаглядной бороде, обсыпанной снежинками. С какой жадностью он впитывал свежий морозный воздух, смотрел на небо!
– Все, все будет хорошо, – шептала я, трогая его и удивляясь.- Какой же ты у меня измученный, какой же ты прекрасный…
Оля неожиданно переменила свою тактику и дала разрешение на развод. Я с удивлением узнала, что этому поспособствовал Владимир Сергеевич, отец Артура, он отдал ей свой особняк с парком и садом. Всей семьей они уже давно жили в Москве.
Этот выкуп дорогого стоил – Ольга быстро согласилась, пока он не передумал, и даже позволила встречаться с сыном. Мы были свободны!
В прессе опять поднялся небывалый шум – теперь он был связан с разводом, с нескончаемым процессом, который шел в городе.
В городе сменили мэра, и новый градоначальник, возжелав продемонстрировать – какой, в криминальном отношении, запущенный город он берет под свою опеку – устроил показательный процесс, с привлечением всех средств массовой информации. С удвоенной силой полетели чиновничьи головы – много было посажено людей, следствие велось около двух лет.
Снова ожесточенной гурьбой шли люди, толпа колыхалась и гудела, ужасалась и торжествовала – идея справедливого возмездия выбивала их из теплых домов, сплачивала и объединяла, как во времена священной войны.
Я знала и помнила: так же они шли ко мне, всей душой жаждая увидеть более падшего и презренного, – чтобы плюнуть ему в глаза. И ликовали, возвышаясь в собственных глазах…
Василий Седов – приниженный, озлобленный и поседевший, сидел на деревянной скамье, за решеткой, у меня мурашки шли по коже, когда в зале заседания суда я встречалась с его темным взглядом. Но его отчаянная борьба за своего сына – нелюбимого Пашку, «слабака», над которым он постоянно потешался – была достойна высшего уважения…
Паша с матерью, еще во время моего задержания, скрылись из города, и растворились на дорогах страны. Василий Седов, зная об убийствах все – в мельчайших подробностях, пытался взять вину на себя. Это было неслыханное, ничем не неоправданное поведение, он сознательно топил себя, загонял в яму! Но специалистов, прибывших из Москвы, невозможно было ввести в заблуждение, это были настоящие псы, чуявшие дичь – даже сквозь землю. Пашкина кровь перемешивалась с кровью жертв – и с этим ничего нельзя было поделать. Седов сел в тюрьму по совокупности всех преступлений: подпольный игорный бизнес, неуплата налогов, незаконное изъятие квартир, и прочее. Он словно предчувствовал, что ничем не сможет помочь сыну – на Пашу объявили всероссийский розыск, и в то, что его скоро поймают – никто не сомневался. Посадили и брата Василия, прокурора, который прикрывал его порочную деятельность.
Странные чувства одолевали меня, когда я давала показания против Сергея Леонидовича. Его судьба была полностью в моих руках – и что же меня останавливало? Душа человеческая – потемки, проживи целую жизнь – и не откроешь всех дверей.
С одной стороны, я была ему отчасти благодарна – за свой роман, ведь он читал его, показывал специалистам – это не входило в обязанности следователя. И хотя он делал это с целью опорочить мое имя, да какая теперь разница, – каким именно способом – мой роман всплыл на поверхность?
Недобро прищурившись, я выгораживала своего врага, выставляла его – чуть ли не героем – он смотрел на меня с нескрываемым страхом и ненавистью. Признаться, от этих очных ставок я получала огромное удовольствие – не думаю, что я получила бы его больше, увидев своего следователя за решеткой.
Все же, из органов его выпроводили, он попал под сокращение, и его благополучно проводили на пенсию. В настоящее время он работает в зоопарке – продает билеты. На некоторое время (господи – всего лишь небольшой отрезок), я полюбила этот уголок нашего города и нашла в нем некого рода утешение, и более того, – сочные ростки умиротворения. Встречая своего бывшего «приятеля», я благосклонно улыбалась и непременно интересовалась его здоровьем.
– Как дела, Сергей Леонидович? Не снятся ли вам недобрые сны? Не боитесь ли чего?
О-о-о, человеческая душа…
Плечи моего недавнего мучителя обессилено вздрагивали, он серел лицом и задыхался, казалось, он умирает. Я весело вздыхала, крутила головой, хлопнув его по плечу, говорила: до встречи! до встречи, мой друг! – и быстро удалялась. Не приведи бог, узнает Володя…
Странное дело – в нашем городе начались катаклизмы – появились трещины на земле, они углублялись, из них в полнолуние – выползали мохнатые сатиры, изнеможенные путницы, сладострастные юноши, одушевленные игровые автоматы. Вся эта жуткая орда расползалась по городу, затаивалась в темных щелях, щелкая бледными ртами, пугала одиноких прохожих, выпрыгивая на проезжую часть – перекрывала движение транспорта. Старики рассказывали, что иногда видели бредущих по городу старух, пританцовывающих на ходу, у многих замечались синие руки и жуткое ожерелье из черепов…
Моя черная дыра, освященная творческой мыслью, выпускала своих демонов?
Так как подобное в нашем городе никогда не случалось, я с удивлением подумала: неужели все люди, в большинстве своем – носят закаменевшее сознание? А может это и хорошо, иначе Земля давно бы не выдержала, если бы все нашли возможность – выпустить на свободу личных чудовищ.
Мы поселились с Володей в небольшом поселке под Задонском. Это было абсолютно тихое место, окруженное сосновым лесом. Венчание наше было почти тайным, о нем не знали даже наши дети, мы боялись нового шума…
Перед венчанием произошло нечто удивительное, но только для меня. Местная женщина, ядреная, с румянцем во всю щеку, поведала мне о существовании тайного озера.
– Оно расположено почти в самом конце леса, – увлеченно рассказывала она, играя раскосыми глазами. – Там развалины древней церкви. Это озеро было освещено еще святым Тихоном – при его земной жизни. Оно женское, лунной породы. Окунувшись в него, смываешь с тела и души все воспоминания о прежних мужчинах. Сам Тихон называл озеро Венериным, ведь именно она, Венера, обладала божественной способностью – вновь обретать девственность – после каждой ночи, проведенной с мужчиной.
У Тихона была жена, Евдокия, которую он очень любил. Она изменила ему и сильно раскаивалась, но прощения не получила, ушла в монастырь и рано умерла. Шли годы, много людей ходило к священнику, проводя дни и ночи в молитвах, он обрел способность исцелять. Его так и прозвали – Тихон исцеляющий. Это озеро – никто не знает, каким образом оно появилось, – было в память о Евдокии. Он так и умер – на его берегу, а перед смертью говорил, что дороги любви – самые неведомые. «Я не любил ее, и ценил не более, чем лист на дереве, а сейчас ее нет, – и за сиюминутное свидание – я готов поступиться целым миром живых».
– Ты сама увидишь, вода в нем необычно чистая – будто ее только что освятили. Говорят, лучше ходить к нему в полнолуние, по травам, обсыпанным росой. Если у тебя есть единственный, – добавила женщина.
Слушала я заворожено, ненароком брошенные слова, как блаженные звуки смуглых сирен, манили освобождением… потом долго, в сладкой дремоте, думала, глядя в небеса, – решилась идти, но вдруг очнулась – никуда не пойду. Зачем? Пусть все, что случилось со мной – останется…
Ничего не сказала Володе…
Признаться, про себя я часто называла его отец Владимир. Почему? Возможно, потому, что я никогда не произносила этих слов раньше – отца у меня не было.
Я даже попросила луну – не заглядывать к нам в окна – в нашу первую брачную ночь. Боги ревнивы и мстительны, когда видят человеческое чувство, блеском превосходящее звезды…
Как по утрам сплетались наши пальцы! когда мы наливали друг другу чай, какой одухотворенной чувственностью – выпукло светились окна, стены, лампа! Я скажу, что видела, – сон клюквенной кисти – он не алый, не красный, не горький – он, немыслимо прозрачный, светлый и грустный…
Это было сродни незнакомому вдохновению – провожать своего мужа, приподнявшись на цыпочки, быть сотни раз оцелованной, считая минуты, вечером ждать возвращения. Жить каждый день в насыщенном безмолвии, в едином ощущении мира – все минувшее искупал ровный и мягкий свет любви.
Вечерами шли в лес – я слишком его любила, моего Володю, чтобы смотреть по сторонам. Слушала его шаги, нежный свет и шелест ткани вокруг его ступней, звук его голоса.
Было ощущение – в священной тишине, с драгоценных голубых небес сходят Боги и растворяются – в молодых шишках, березах, в смоле и цветах. А иначе почему? – запахи, прикосновения, вся многоцветность земли – чудесно утраивались, удесятерялись – до непредвиденных возможностей. Без вмешательства вечности – это было бы невозможно. Все, что мне снилось: уплывающая под ногами земля, неслыханно звенящий, поющий воздух – было наяву.
Ты не раскаешься, возлюбленный, что рядом с тобой – я.
Под вершинами огромных сосен было сумеречно, звучал и дрожал многострунный хор: звенел дождь, с шумом падали шишки, стрекотали кузнечики, качались ветви, стряхивая хвою. Просто сумасшествие – запрокидывать голову и целоваться возле каждого дерева…
Мой желанный супруг – я никогда так не говорила. Как же я настежь – была счастлива!
Когда была дома одна, доставала его рубашки – белую и черную, стирала, гладила, развешивала в шкафу. Подходила и снова открывала двери, благоговейно обнимала руками ткань, смеялась, закрывала шкаф. Пыталась вытереть пыль с его стола, и растерянно замирала с тряпкой, пыль казалось мне дымчато-фиолетовой, гиацинтовой, неприкосновенной – благоухающей тобой…
«Володя, Володя», – все комнаты были усеяны этими звуками, они сухо хрустели и расцветали под ногами… нет, если я чем-нибудь немедленно не займусь – меня разорвет и сладкий жар, и имя твое, и все это сияние!
Вся в брызгах любви, я с головой ушла в книги – мне хотелось писать сказки, романы, все, что угодно – главное, отвлечься. В лесу, который окружал наш дом, тем для книг видимо-невидимо. Достаточно увидеть крупный синий цветок, заглянуть под него – дальше пиши, пока хватает сил.
Предназначение, к которому Кали привела меня плетью – оказалось моим. Засыпая, я думала о том, какое счастье! – завтра я увижу Володю и белый лист бумаги. Во сне созреет будущий мир новой сказки… Секрет молодости – это наши бесконечные выкупы, они умножают нашу жизнь на много лет, ведь богиня Кали – богиня и Времени.
Просыпалась я рано, но всегда видела ликующие глаза мужа, ожидающего мое пробуждение.
К нам часто приезжал Саша, Володин сын и Артур с родителями. Мечта Владимира Сергеевича сбылась, в далеких песках, почти на краю земли, на осколке камня он нашел то, что искал – древние письмена атлантов. Благодаря этому тексту, он выпустил несколько книг, выдвинул две революционные теории, его пригласили на телевидение – вести передачу об исчезнувших цивилизациях. Правда, он стал меньше шутить, но это отлично компенсировалось умиротворением, которое излучала вся его представительная фигура. Элеонора обрела спокойствие, будто тоже нашла «свои письмена», она даже поправилась и научилась улыбаться – сын занимается ее имиджем, ведь теперь они – люди публичные. Артур не изменился, разве вытянулся и даже чуть перерос меня. Мы уходили с ним в лес, как прежде, только теперь я не везла его в коляске – он бежал впереди, подпрыгивая, как олененок. Стоит ли говорить о том, как бесконечно долго он меня расспрашивало том, что было в тюрьме, что я видела и чувствовала, почему так долго не было Кали – и где она сейчас. Он не говорил мне, но я это видела – ему не давало покоя, что Кали владеет искусством любой игры. Я внутренне ахнула – впервые мне показалось, что своими рассказами – я пробудила в нем интерес к игре. Неужели, до конца дней, нас всех будет преследовать – эта адская музыка? Но Артур горячо заверил меня, что я глубоко ошибаюсь – он давно бросил компьютерные игры и пробует сочинять истории.
– Напрасно вы так про меня думаете, Вера Николаевна, – сказал он. – Ваши воспоминания вызвали у меня столько интересных размышлений. Я думаю, что заморский Демон игры – все же более хитрый и коварный, чем наш, российский. Его искусный крючок так ловко спрятан на дне рек, что любая рыбка примет его за честную травку. Ведь та безбожность, с которой у нас подкручивались игровые автоматы, в результате обернулась как раз божественной помощью – сколько людей разочаровалось в русских казино, онлайн или не онлайн, разве интересно? – раз за разом выбрасывать деньги!
А помните, вы мне рассказывали о плаче матерей? Чтобы его вместить, образовалась другая, параллельная Вселенная или Земля – я нарисовал ее. Там везде – до самого горизотна, тянется белая ночь, а в черных цветах поспевают прозрачные слезы. Маме понравилось…
Я догадался, что во всем, даже самом жестоком – таится порядок, тайный замысел. Иногда справиться с некоторыми вещами невозможно, это выше человеческих сил. И в тяжелую минуту всегда просыпаются высшие силы, дремлющие в нас, и приходят на помощь. В этом-то все волшебство и тайна нашей жизни, правда, Вера Николаевна?
И если выбираешь жизнь – надо сделать все, чтобы она была прекрасной.
Артур гордился мной – и я это видела…
Алешу увлекла новая деятельность – он стал моим литературным агентом. С какой же радостной легкостью он расстался с покером! Этого никто не ожидал – ни я, ни тем более, сын. Будто свою внутреннюю рану, ее ужасающее бремя, он все время пытался залепить тем или иным зельем, заглушить или спрятать – под твердую повязку из гипса, когда же она затянулась, и кости срослись верно – надобность во всех опорах – отпала. А может быть, к освобождению – его подтолкнул именно покер, ведь истинная полоса неудач в покере – оказалась гораздо длиннее последней надежды…
Алеша заключал договора на издание моих книг за границей, подписывал сценарии фильмов по моим книгам. Потом стал принимать участие в их составлении, пару раз снялся сам. Отец Артура не обманул – знаменитый на весь мир режиссер сотворил великолепный сценарий по мотивам книги «Игровая зависимость», и как обещал, задействовал в нем моего сына. Взял ли Алеша с собой Женю, был ли с ней? – я не знала. Это была его жизнь, его судьба…
Потом Алеша неожиданно позвонил и сказал, что это оказалось очень весело, но чрезвычайно утомительно – сниматься в кино.
– Я перерос свою мечту. Чтобы это понять, мне было достаточно пару картин. Но ты, не волнуйся, мама. Я понял, чего я хочу на самом деле – стать психотерапевтом, психологом, помогать людям, попавшим в ту или иную зависимость.
И ты знаешь, что я понял? – в моей жизни все было священно и совершенно – каждый шаг и каждую минуту, – меня со всех сторон окружали одни ангелы.
Это были самые прекрасные слова на свете!
С моей помощью Алеша открыл в Москве клинику, это было отличное место для приложения его сил. Он окончил курсы психолога, и с головой окунулся в новую деятельность. Конечно, то, что он был игроком и сумел с этим справиться, а также мой нашумевший роман, сделали клинику достаточно известной – люди шли.
Сегодня я вдруг с удивлением обнаружила, что давно не видела сына и редко о нем вспоминала, но это было нужно, это было прекрасно и светло – для нас обоих. Я отпускала его от себя, как выпускают из гнезда выросших птиц. Ведь мы держим при себе своих взрослых детей, когда сами несчастны. Я знала, что с ним все будет хорошо, но не потому, что выкуп оказался подлинным, – я верила в себя, в одновременность свершавшегося.
Кали, я так и не успела сказать тебе: да будет благословенно имя твое! Ты никогда не придешь, не позовешь меня. Но я послала тебе знак – нарисовала тебя такой, какой видела только я. Ты обязательно увидишь эту иллюстрацию…
Жизнь – загадочна и непостижима. И разве я поняла – о какой любви писала? Какую любовь искала по свету? к сыну, отцу Владимиру, или – к самой себе?
Метаясь по глухому лабиринту своей души, взламывая все тайные, оплетенные густой паутиной, заколоченные железными гвоздями двери, я собирала неуловимые намеки на освобождение сына…
Во всем, что окружало меня, что проходило мимо, или было раньше – я видела отсвет одной любви. Беззубая мать, ведущая за руку своего пропащего сына, крадущийся вор или плачущий демон – в каждой пылающей, неисцелимой ране, в сердце, переполненном горечью, в любом искушении или грехе, который невозможно исправить, через все страсти и хитрости, падение и гибель – проходила одна любовь….
Все было так просто и так ясно – раньше мне остро не хватало любви.
Как-то раз, мы разминулись в большом городе, и ты нашел меня – среди миллиона людей, прильнувшую к стеклу автобуса – сколько же ты бежал, чтобы не потерять меня! Я помню глаза и лицо – все, все принадлежало мне одной…
Люди рвутся, выворачиваются наизнанку, казнятся, подличают и опускаются до любой низости – но мир давно бы рухнул и погиб, иссякли бы все ключи жизни, если бы все беспрерывные метания человека – не освещала она, любовь…
Она бывает разная – странная и страшная, дикая, доходящая до абсурдности и робкая, как росинка, скатывающаяся с листа. Незаметная, не оставляющая следов и оглушительная, сжигающая дотла. Она вызревает несколько жизней, и, не меняя запаха, приближается все ближе и ближе – неужели ты не слышишь? Как в небе, пустом и чистом, она вспарывает сам воздух и льется на землю – голубыми цветами, крупным белым жемчугом?
Ни один человек – не в силах отречься от нее.
Через несколько месяцев позвонил Алеша и восторженно отчитался передо мной – клиника работает, пришло восемь пациентов, пятеро сбежали в первую же неделю, один ненадежен, двое держатся.
– Надо набирать специалистов, – со вздохом прибавил он.
– Отлично, – бодро сказала я, и вдруг схватилась за сердце. Я явственно ощутила крошечное биение – нашего с Володей ребенка! Я услышала звон колоколов – закончилась служба. Торопливо, дрожащими руками я одевалась, натягивала кофту, обувалась – чтобы выбежать – навстречу мужу…
1 Panshadisi
2 Екклезиаст
Рисунки автора – Алексеевой Тамары
Вот и прошло достаточно много времени, Вячеслав.Со времени написания этого романа больше года.Я давно не общаюсь с читателями. Почему? Что произошло за это время?Я не зазналась, не вознеслась, не… Но много времени и сил ушло на то, чтобы пробиться в литературном мире. Пока не пробилась.Пробую все: выступаю в разных городах с творческими вечерами, выступаю в качестве спонсора. Проще открыть производство в России, чем пробиться в литературе. Здесь другие законы, которые я пока только постигаю. Чего-то я наверное не могу понять. Я стала более уверенней в себе, как писатель. Может быть, в следующей жизни, я достигну признания. А может, Вячеслав, именно жажда признания мне и мешает?
Трудно сказать: механизмы мироздания – штука таинственная… Одно можно сказать с уверенностью: судьба любых более-менее сложных проектов и замыслов в нашем мире зависит от наличия или отсутствия санкции свыше. Это однозначно…
Возвращаясь к нашему бренному миру, хотел бы заметить, что неплохую, на мой взгляд, подсказку по поводу того, как можно было бы далее действовать, дал в своём комментарии к замечательной (со смыслом) сказке «Снегиричка» один из читателей: «Тамара, прочитал Вашу сказку и получил удовольствие. Этот рассказ, почти готовый сценарий к яркому и милому мультфильму. Я даже представил, какой он будет интересный. Осталось найти тех, кто занимается мультипликационными фильмами. Дальнейших творческих удач!» )
Нет никаких демонов, есть просто непонимание основных математических законов, за счет чего выигрываешь и проигрываешь. У многих игроков просто раздутое эго, им повезет, они должны выиграть, высшие силы им помогут, вот и все
Написано настолько ярко и точно, что даже страшно – ведь это реальная жизнь игроманов. Надеюсь, он вовремя попадет в руки людей, которые хотят с помощью игры разбогатеть. В жизни есть и много других способов достичь благосостояния, главное смотреть пошире и видеть возможности. Тамара, напишите об этом!
Вы затронули очень актуальную и острую тему в настоящее время. Возможно, что это произведение кому-то поможет освободиться от страшной игровой зависимости.
Произведение, если оно чего то стОит, по моему и должно вызывать неоднозначную реакцию. Именно такие произведения впоследствии и становятся широко известными и остаются в памяти людей, поэтому не обращайте внимания на очень “умную” писательскую организацию вашего города – время покажет кто был прав. Удачи.
Спасибо, Тамара Александровна, за добрые слова…
Мнение стороннего, без сомнения – штука важная и иногда очень даже помогающая, – это я про «неоднозначную реакцию в писательской организации…». Но разве способен кто-то почувствовать душу или суть творения лучше самого творца?.. Мне кажется, что самый верный советчик для писателя – это таки его сердце, которому что-то не нравится или, допустим, всё нравится…
Кроме того, людям свойственно сугубо субъективно воспринимать даже простые вещи; а что уж там говорить о тех моментах, что посложнее…
Спасибо Вам, Vyacheslav, за поддержку.Знаете, этот роман вызвал неоднозначную реакцию в писательской организации нашего города.Именно описание подруг, Марии и Ольги, мне предложили выбросить из текста- это раз.Второе – мистический опыт героини сделать более конкретным, понятным для чтения и “концентрированным”(я так и не поняла значение этого слова применительно к тексту)Третье-ввести сцены жестокости.Подруг мне было жаль, я переместила их в самый конец книги, но не забываю о совете, что “лучше и благоразумней все же убрать”.Жестокости ввела, мистический опыт- скрепя сердце, оставила, как есть, немного подсократила.
Вот так.Называется, предательство самой себя.Мне лично все нравилось. Прочитав Ваш отзыв, испытала чувства, которые описывать не берусь- все равно не получится.Рада, что Вы появились.
К сожалению, пока не выйдет книга, я не могу выкладывать текст целиком- уже многие мои рассказы публикуются под другими именами.
Не заметил, как читая, добрался до последнего абзаца этого очень эмоционально и по содержанию насыщенного произведения!..
Помимо столь эмоционально раскрываемой личной трагедии главной героини, в романе можно найти, судя по всему, действительно ценные советы, изложенные словами отца Владимира, должные помочь одержимым не только разными видами игроманий (автоматами, рулеткой, букмекерскими ставками, любыми видами игр на деньги), но и тем, кто зависим от наркотиков, алкоголя, чего-то другого, с чем не справляется его человеческая воля, и во что так умело втягивает человека Демон – один из главных, почти персонифицированных героев произведения.
Присущий авторскому изложению юморной подход, «разряжает» серьёзную атмосферу произведения. Чего только стоит описание подруг главной героини – Марии и Ольги…
Воистину восхищает и неожиданно проявляющийся эротизм в описании, казалось бы, обычных вещей, – например, стиля игры игроманов, «иные из которых гладили, разминали и вдавливали кнопки, как женские соски, взволнованно прижимались к ним щекой…» 🙂
Мистический опыт главной героини, столь красочно описанный в конце опубликованного фрагмента, на мой взгляд – вовсе не фантазии, а явление раскрывающегося у неё «духовного вИдения», как раз таки имеющего свойство раскрываться в состоянии полного отчаяния и/или единения с природой. Посему, и в реальность увиденного ею в лесу, и в ранее произошедшую встречу с двойником, я верю, – верю в возможность такого опыта.
Единственное, в чём хотелось бы возразить автору, – произнеся, таким образом, пару слов в защиту мужчин, – это в вынесении оным общего вердикта: в «выставлении» их, как существ звероподобных, – «находящих других самок, как только собственная жена теряет привлекательность». Может быть, вышеописанное относится таки именно к Коле – типажу, явленному в романе в роли мужа главной героини, для коего главным «языком любви» являлся секс? На мой взгляд, мужчины (как и женщины) всё-таки разные бывают… 🙂