Роман “Игровая зависимость”

Возможно, меня невзлюбили в особняке из-за того, что я пыталась держаться независимо, когда внутри меня бушевали тайфуны. Даже когда я была образцом любезности и предупредительности, то, скорее всего, напоминала плавучую ледяную гору, отколовшуюся от прибрежного ледника, высокомерную и молчаливую. Опасаясь насмешек, я почти совсем перестала разговаривать. Никто не ведал, насколько я чувствовала себя беспомощной и перепуганной. Я пыталась ничего не чувствовать, ни о чем не думать – все было напрасно. Я была чужой, отверженной и бесконечно одинокой.

Весь мир для меня сузился  до единственно необходимых  походов, поддерживающих  во мне жизнь. Туда и обратно, туда и обратно…

Едва я видела его внимательные глубокие глаза, с тихой грустью обращенные ко мне, их высший свет, то мрачные думы, которые одолевали меня, мгновенно испарялись, как дым. Моя последняя надежда, смутная и горячая…

Не всегда я понимала отца Владимира, но его голос – мягкий, осязаемо-бархатный, я могла слушать до бесконечности. Я пыталась задавать вопросы, но боялась попасть невпопад. Едва поспевая за ним, блаженно заглядывая в бледное лицо, я послушно кивала головой – часто казалось, он разговаривает сам с собой…

– Отыскать в себе свет, и чем сильней и могущественней он будет, тем быстрей сгорят в нем все  Демоны вашего сына, весь его мрак. Разве не наступила пора – чтобы ваше ожиданье Светлого Бога, наконец, явило свой плод?

  Есть особая красота в любом поединке, в любом противостоянии. И красота эта заключается в том, что всегда побеждает лучший…

– Каждый день я вижу сотни людей, и знаете, что самое страшное? Разве есть такие печали? чтоб так разучиться улыбаться? Увешенные вещами и заботами, люди склонились над своей жизнью, как над пасмурным дном.

– Где вы предоставляете место – даже самой малой мечте?  Смотрите, теснясь, чувства и мысли  входят и выходят из ваших домов, как хозяева, не спрашивая разрешения. Вина, страх или отчаяние, все эти чувства только усиливают разрушающую силу вашего сына. Вы не только не помогаете ему, более того, вы мешаете ему, своими эмоциями удесятеряя силу эго черного вихря. И почему, по какой причине? – вы вообразили себя почти богом!

– Я не понимаю, что вы хотите этим сказать, – упавшим голосом произнесла я.

– Только то, что вы – смертны. Хочу напомнить простую истину – не приписываете себе свойства Бога, который один совершенен. Ведь, я полагаю, казнив себя, вы воображаете себя кем-то очень значительным, лишенным права совершать ошибки.

 И никогда и никому не дастся тяжелой беды – без какого-то глубокого божественного замысла.

Я верю, что мы со всех сторон окружены знаками, посылаемыми свыше.

Небеса расставляют акценты на событиях таким образом, чтобы человеку становился понятен их тонкий смысл и роль в его жизни. Внимательный умеет читать эти знаки, что позволяет ему совершать меньше бессмысленных усилий.

Порой другой человек видит знаки ангелов-информаторов других людей, и может помочь. Но я пока вижу так смутно, будто сквозь плотный и белый туман слабо что-то проступает, но что? Мы с вами каким-то образом связаны – я должен что-то выполнить, что-то очень важное, возможно, не для меня. Это как цепочка, без одного звена она прервется. Но доказательством того, что я все сделал как надо, будет одно – я найду свою мать – живую или мертвую, больную или безумную, ее могилу…

Точно также и вы, раскрыв свою силу, получите  награду – в этот день ваш сын навсегда избавится от игровой зависимости.

– Какие знаки? Вы считаете – я должна что-то понять в этой семье?

– Я не знаю. Но в тот день, когда вы пришли, перед самым вашим приходом, ко мне обратилась эта семья с просьбой найти учительницу. Я удивился, у меня не было ни одной знакомой учительницы. И вдруг пришли вы.

– Я не понимаю, не понимаю, отец  Владимир, как я должна измениться? Я, правда, не знаю, что это такое? Я не знаю, не знаю, где отыскать Светлого Бога… Я даже интуитивно не представляю – что это такое? Само слово «Бог» вызывает у меня отторжение и непонимание, а «Светлый» – лишь раздражение.

– Он проявляется на каждом шагу, каждый миг открывает себя любому – с равной и постоянной силой – кто настроен на встречу с ним.

– Почему же он не открывается мне? Почему ничего не вижу?

– Вам не хватает личной силы. Чтобы увидеть – нужна сила. Вы по-прежнему слабы.

– Как же мне набрать ее?

– Поймать ощущение счастья. Совсем в другом месте, чем  предполагаешь. Поймать безмолвно и быстро, как кошка на лету ловит птицу.

Перестаньте  выстраивать отношения таким образом, чтобы постоянно чувствовать себя обиженной и оскорбленной. Ах, угробили ее вероломные акулы и коварные  скряги, живущие в особняке! Искать спасительный смысл в бесконечных страданиях? Видеть в жизни – одно лишь бесконечное зло? Это неотвратимый лабиринт, блуждая в котором, никогда не увидишь свет…

  Ведь любя сына и пытаясь его спасти, ты желаешь найти свою собственную душу…

Что стоит за вашими навязчивыми мыслями о судьбе сына? Что вы прячете от самой себя? Это и есть ваш личный Демон.

Снимите с себя ответственность за судьбу сына. Таким образом, вы предоставите ему свободу. Возьмите ответственность лишь за свою жизнь, доверяйте себе – только так вы сможете впустить в свою жизнь чувства и чудеса – без чего жизнь любой женщины теряет свой смысл. Раскройтесь, как веер, силой и красотой, заполните ими – все пространство вокруг…

– Никогда не совершайте того, что делают все люди – только то, что весь мир отвергает. И выбирайте самый сложный путь – как правило, он – наилучший.

Станьте возлюбленной или ведьмой, Светом или Тьмой. Теперь это уже не важно.

– Не важно – для кого?

– Для личной силы. Это невообразимая загадка жизни, которая время от времени подбрасывает нам такие ситуации, при которых мы легко раскрываем себя – как тот или иной цвет. Какой – для личной силы не имеет значения. Засветись внимательностью ко всему, что можно взять как удачу, радуйся любой победе, озирайся, принюхивайся, как в лесу, и пробивай себе путь – но то, что тебе не нужно – замечать не надо.

И крепко верь в себя. Ты уже послала во Вселенную самую сильную молитву, самый мощный призыв о помощи. Теперь расслабься и превратись в пустоту. С пустотой приходит Бог. С активностью – Демон…

  Стать возлюбленной… Я не смогла ею стать в этой жизни, но это не очень тяготит меня, ведь я совершенно не знаю – что это такое. Не слишком ли смелый совет – для священника? Почему он так говорит со мной? Незаметно перешел на «ты»…     – Ты отказываешься принять два равноправных начала Вселенной, Свет и Тьму, изучить их силу.

Границы между ними неуловимы, высшие существа легко проходят ее. Люди в их мире – большая редкость. Уже много веков Боги редко спускаются в мир людей. А вот Демона увидеть не сложно -он всегда пытается проникнуть в человека, чтобы  управлять его поступками.

Не бойся встретиться с ним лицом к лицу. Но знай, если такое случится – ни в коем случае не смотри ему в глаза, сделай вид, что ты его не видишь.

– Почему?

В открытой борьбе ты обречена. Эта фигура, как бы так можно выразиться,  архетипична, и втягивает в себя всю отрицательное и бесноватое, созданное человеческой мыслью. При открытой борьбе  Демон твоего сына, почуяв серьезную опасность, получит подкрепление от своего мира.

– И я могу погибнуть?

– Погибнуть, или сломаться. Тебе будут подстроен такой жизненный сценарий, который оплетет тебя, словно удав своими кольцами – выбраться будет почти невозможно.

– Но вы же говорили, что сила человека невообразимо сильна и один человек может пропустить сквозь себя отрицательную энергию всей планеты.

– Ты не веришь в это и потому эта информация лишена для тебя силы. Да и посуди сама, – о какой борьбе может идти речь? Восстанови для начала свою целостность…

У тебя начался период испытаний. Тебя в буквальном смысле упирают в какую-то возможность спасения сына. Но ты почему-то не видишь или не понимаешь ее. Я также бессилен тебе помочь. Ты  где-то застряла или спишь. Но после этой, пусть и непонятой подсказки, тебе придется отрабатывать урок  уже своей жизнью…

Я безмерно расстраивалась, слушая эти слова. Подтверждалось то, что я почувствовала в самый первый день – я всего лишь напомнила ему мать, и это глубоко тронуло и пленило его сердце. Мною он затыкал свою пробоину, искупал угасавшую вину. Именно поэтому он так часто был снисходительно–нежен и терпелив со мной. Я слушала его, строгого и всемогущего, и слабо возражала, исторгая из груди лишь задавленные звуки.

Но всему приходит конец, я не оправдывала его надежд. Он не хотел быть просто подушкой для слез, мне надо было схитрить – пропустить несколько встреч, изобразить твердость духа.

Мои встречи с ним  стали нестерпимо -мучительны. Глядя на его  собранную фигуру, наполненную какой-то  невыразимой правдой, я словно тупела. С некоторых пор я внутри, всем своим сердцем стала бояться предстоящих разговоров, шаги мои стали беззвучны, а голос – безнадежно тих. Идя за ним, я все чаще безмолвствовала, щурясь от солнца, вжимала голову в плечи, теребя концы нелепого платка.

С мальчиком я обманулась, мы не сблизились, он по-прежнему отвергал меня. Костины шутки и подколки не веселили, а обижали меня, так долго болевшие люди избегают слишком здоровых и жизнерадостных.

Я словно застыла в мертвой точке, стылой пограничной зоне. Ни назад, ни вперед – напрасно отец Владимир  дал мне компас, рассказал все ориентиры, я должна была, но не хотела двигаться дальше.

Так мы устроены – чем сильней настроены на цель, тем больше негодуем и жалуемся на судьбу, поднимая пыль на весь мир. Чем больше колеблемся – тем быстрей замираем. Всегда находится  что-то  убаюкивающее или жалостливое, что неизменно  замораживает нас.

Хорошо замирать в трескучем костре,  наполнившись его жаром, легко отправляться в путь, улетая вместе с огненными искрами ввысь. Но когда угли еле тлеют, где взять импульс? – когда руками лень пошевелить.

– Зачем ты сюда забралась? – шептала мне серая тень, пляшущая за окном. Сменила одни горестные картинки на другие. Но те были твои, плоть от плоти, а здесь все чужое: ребенок, священник, усадьба, и ты никому не нужна…

Я ничего не могла возразить. В моей душе по-прежнему выла и скулила одинокая волчица… Вечерами, когда засыпал Артур, а засыпал он рано, на меня нападала такая тоска – хоть в петлю лезь. Картины, одна чудовищней другой, теснились в моей голове.  Все они были связаны с сыном. Я снова представляла все беды, случившиеся с ним в мое отсутствие, и у меня разрывалось сердце.

Только раз я позвонила домой. Никто не подходил, я слышала одни длинные гудки…

– Алеша, – шептала я в трубку, вытирая слезы, ты знаешь –  чем сильней Демон, сильней и Светлый Бог. Слышишь, Алеша…

Когда проходила тревога, наступала апатия, похожая на постоянную усталость…

Я  напрочь забыла все. Все, к чему я привязывалась, было у меня отнято. Теперь глаза моего учителя  странно темнели и уклонялись от моей нараставшей потребности видеть его. Голос его стал резким и даже грубым, все чаще в нем проступали нетерпеливые нотки.

– Все было хорошо, когда я жил с мамой. Но наступает момент разрыва, когда у выросшего ребенка начинается своя собственная жизнь. Как правило, он тяжело переносится одинокими женщинами. Это всего лишь болезненная привязанность, которая проистекает не от любви к ребенку, а от ее недостатка. Ко мне приходят много матерей игроков, наркоманов – и все они слезно молят Бога, чтобы дети вернулись, чтобы все было как прежде. Это невозможно – я прихожу в отчаяние от того, что никому не могу помочь. Ведь единственное спасение для них – преодолевая боль, наполнить свою жизнь любовью, смыслом, полнотой.

Повышенная привязанность – корабль в пучине. Маленький ребенок зависим и ласков, он дает много положительных эмоций. К этой энергии привыкаешь, расстаться с ней тяжело. Страшно произнести эти слова, но в мире не так много матерей, подлинно любящих своих детей. Для этого нужна огромная сила, непрерывная связь с непостижимым…

Что вы все хотите? Почему свою пустоту – требуете у Бога заполнить ребенком, заботами о нем?

Вам легче умереть, чем раскрыть в себе Свет. От вас бегут дети -куда угодно: в бродяжничество, в дурные компании, они готовы воровать и убивать, только не видеть ваши назойливые, липучие, агрессивные, требующие, истязающие душу, несчастные, потерянные глаза. Хоть на край света…

И спроси любую из вас: она будет несказанно удивлена правде -она не любит свое дитя… она не любит себя. Ее любовь похожа на жалкое подаяние нищему – на кусок хлеба, несколько копеек. Ажурная любовь, вся в сквозных дырках. В подлинной любви нет страха: как алмаз, она  превосходит все явления блеском и твердостью.

Но ваш панцирь слишком непробиваем, крепко держась обмана, вы отвергаете эту правду – и вот вам за это все ужасы.

Вы хотите загнивать, но вместе, прозябать – да вдвоем…

Пока сама жизнь, настойчиво и с силой, не распахнет свои ставни, не разведет вас в стороны. Часто только с вашей смертью взрослые дети получают возможность выполнить свое предназначение. Пока вы живы, ваш эгоизм  пытается задержать и заморозить взросление.  Держать возле себя взрослых детей – это ваш единственный смысл и единственный источник энергии. Какую вам надо прожить жизнь? – чтобы отпустить своего ребенка?  Богородица – это великий подвиг матери, ведь за всю тяжелую и непонятную многим жизнь своего сына – она ни разу не вмешалась в его судьбу.

  Единственно, о чем мечтают ваши дети – чтобы вы исчезли, испарились, оставили их в покое

Потрясенная, я со страхом смотрела на него. Я  пыталась что-то возразить, как-то оправдаться – но не могла. Я стояла, как истукан, в горле хрипело и булькало, я мучительно кашляла, будто чем-то давилась.

– Ты оттого боишься спрашивать, как ни в чем ни бывало,  непривычно отстраненно глядя в сторону,- произнес священник, – что в глубине своей души осознаешь все невежество своих вопросов. Они, как страх, застревают в горле. Ни один из твоих вопросов не похож на полет лебедя.

– Почему?

– Ты не меняешься. Ты упорно держишься своего старого мира -сидишь, как спрятавшийся в сундуке ребенок, и ждешь, пока тебя вытащат и утешут. Брось свои жалкие старания – они не для тебя.  Нет, в этом сражении ты – не боец. Ты – белый флаг капитуляции матери и женщины. Я бы посоветовал отнести его Демону, и приниженно приседая, положить к его ногам. Но даже в этом, таком безопасном  и нестрашном для тебя варианте – не старайся встретиться с ним взглядом, чтоб получить благосклонный кивок- он также презирает слабость, и даже больше, чем самую неравную, отчаянную борьбу. Демон может ненароком раздавить тебя,как лягушонка, своим брюхом. Возвращайся домой, на старую работу.   Войдя в твое бедственное положение, глядя на твой жалкий вид и обильные слезы, тебя  примут подруги и даже коллеги, они утрут твои бесконечные сопли…

– Как теленок в огромном стаде всегда найдет свою мать, следствие вечно идет за причиной, так и твой сын не в силах вырваться из прибежища твоей несчастной души. По твоей милости он так надежно и крепко сидит в казино, ибо оно в материальном мире весьма точно отражает твою суть.

– Что? Что? – я была не в силах вымолвить ни слова, речь моя оскудевала и была невнятна. С невозмутимой грустью, как на дивную несуразность, он смотрел на меня. – Вы же сами говорили, у каждого своя судьба…

– Говорил. Но это только часть истины. Разве можно было тогда, когда ты пришла ко мне, сказать что-либо подобное? Тебя  изгрызла вина, но какой от этого был толк? Сейчас в тебе чуть больше силы, и больше ничего.

У тебя  исковерканы  инстинкты, отравлен рассудок, поломана душа. …Эта постоянная угодливость – быть чем угодно и для кого угодно,- с этим – что будешь делать?

  Твои мысли – это мысли твоего сына. О чем они – достаточно заглянуть в твои тусклые глаза.

– И что же теперь? Истины не существует? Только я могу спасти своего сына? Позвольте узнать, чем же я напоминаю вам казино?

– Камень. Каменная ловушка. Сердце и снаружи – да я не знаю, в конце концов, это всего лишь слова. Вас не растопит даже солнце, даже если бы оно приблизилось совсем близко.

– Не отчаивайтесь, – глядя мне в глаза, – жестко и убийственно- равнодушно продолжал священник. Я видел тысячи  матерей, слышал неживой стук их сердец – от него леденеют храмы, гаснут свечи и души. Прошло время, когда я ужасался и пытался помочь, но тщетными были все мои усилия – скорее молочный океан собьешь в масло. Горе или сильный страх ненадолго встряхивают людей, и они вновь застывают в своем мрачном мире. Покой – самое лучшее, к чему они стремятся. «Это  всего лишь дьявольский расчет, – писал Лев Толстой своей тетке, – а спокойствие – душевная подлость».

Моя надежда на тебя рухнула – ты не более, чем все. Ударилась о землю, выла  и сокрушалась о своей судьбе, своим отчаяньем даже меня ввела в заблуждение, а сама сделала три крошечных шага, и бежишь в свой прежний мир, чтобы совершить еще множество попыток преуспеть в своей тюрьме. Куда тебе! – сокрушать  десятиглавого демона, ты боишься любой крохи неизведанного, ты боишься всего, чего нет в твоем каменном благоразумном замке.

  Ты – рабыня.

  Хотя бы влюбилась- растрясла свой застывший женский потенциал.

Я доволен одним, отныне ничто не поколеблет меня: я не верю в людей, ни в их способность что-то совершить, людская воля слишком слаба, попытайся спасти хоть одного глупца – и сам утонешь в его море печали…  Если слепой ведет слепого, то оба они упадут в яму…

Иди прочь. Прихвати себе в спутники пару старух, им все равно – где бродить. Они любят громко петь, правда, порой эти звуки напоминают нестерпимый вой – да не все ли тебе равно?

Слегка ополоснув себя, как ополаскивают руки перед приемом пищи, ты отчего-то возомнила, что неимоверно устала, что сделала достаточно,  чтоб засиять и осветить все пространство вокруг.    Великий обман, что свою жизнь можно изменить осторожно и постепенно.

  Все подлинные и великие изменения всегда неожиданны, они похожи на вспышки молнии.

Трижды я пыталась что-то возразить, дыхание мое стало хриплым и прерывистым. Я была посрамлена и пристыжена. Оскорбления отца Владимира жгли мое сердце, по телу пробегала дрожь – я была ниже пыли, покрывающей землю. Мои щеки полыхали огнем, огнем самого ада, а волосы встали дыбом. Я словно пала в океан смерти, не за что было ухватиться, я захлебывалась – повсюду, как ядовитые волны, меня доставали эти простые и ясные, убийственные слова. Увы, моя жизнь действительно проходила впустую и я не нашла способа избавиться от страданий, которые терзали меня в последние годы…

Я натолкнулась на нечто, не поддающееся моему разуму…

Священник гнал меня от себя, как бешеную собаку. Произошло то, чего я так отчаянно боялась – он больше не верил в меня. Плача, я часами простаивала у церкви, унизительность ситуации, насмешливые взгляды проходивших людей – ничто уже не пугало меня, ничто не могло смутить меня больше того, что я уже получила. Но мне было все мало, я будто хотела до конца пропитаться ядом полного унижения, в глубине души, не признаваясь себе, я стала испытывать что-то вроде гадливого сладострастия…

– Ты стоишь перед Демоном, как разрезанный арбуз – насквозь видны все твои привычки, эмоциональные реакции, шаблоны мышления, ты предсказуема, неподвижна и наглухо закрыта для множества возможностей, присущих нашей жизни.

Я раздиралась от стыда, ярости и ненависти. Как я ненавидела его! Внезапный приступ удушья, что стало нередко случаться при встречах с ним – помешал, чтобы не крикнуть ему вслед: « А ты? Разве не спрятался за каменную стену церкви – от самой жизни? Чем ты отличаешься от меня? что нашел себе надежное пристанище, а я – нет?»

Посрамленная, я возвращалась обратно. Как же я заблуждалась, надеясь, что он испытывает ко мне что-то большее, чем жалость! Дав мне совет – влюбиться, он, словно перечеркивал весь мой пол. Я была для него Никем – лишь подопытным материалом. Он хотел на мне реабилитироваться, раздавить в сердце личную вину перед матерью. Его попытки не удались – невозможно выдавить из черного камня капли молока. Он сам – каменный, бесчувственный человек!

Увидав меня, прячущуюся  в тени, отец Владимир резко двинулся мне навстречу, я вздрогнула и попятилась назад – последнее время он меня избегал.

– Поди от меня прочь! – все твои слова пусты! Я обманулся в тебе. Ты напомнила мне мать.

Воплощена на этой земле лишь для того, чтобы служить другим. Вы все напоминаете мне ее, огромная, необъятная толпа воющих  матерей. Остригите себе волоса и бросьте, и поднимите – плачь на горах! Посыпайте головы свои пеплом и валяйтесь в прахе! Я ненавижу в вас себя, которому  вы сломали жизнь! Я задыхаюсь от ненависти к вам!

Уходи!!! – кричал на меня священник. Он был в эту минуту поистине страшен – воспылавший гневом, беспомощным и яростным, он разбивал словами воздух и землю, свирепо рубил тяжелые ветви, истребляя все общепринятые нормы поведения священного сана. Бесцветные и ядовитые, с неприятным запахом слова, похожие на взрывчатый газ,  усиливал откуда-то с небес рухнувший, зловещий грохот колоколов. Вся площадь вокруг храма словно вымерла. Остался один оглушающий, режущий слух звон, достигший своего апогея, он вливался в иступленный, неистовый крик страшного человека в длинной черной рясе, с золотым крестом на груди. Тот стоял высоко, его длинные  волосы взметнул ветер, эти темные пряди были – как завеса смерти. Мой страх, готовность упасть на колени, молитвенно сложенные руки – только усиливали  его остервенелую ненависть. В великом страхе я бежала от этого безумца прочь, словно заразившись моим бегством, истошно взвизгнув, за мной рванули женщины, их лица были до боли знакомы. Казалось, что  они бежали давно, запах растерзанной одежды, надрывное дыхание, тревожные глаза – сверлили и терзали, морозили мне спину. Когда мы, тяжело дыша, поднимались  в гору, я еще вырывалась вперед. Но когда все устремились вниз, многие стали, как раскаленные железные шары, издавая свистящий отрывистый шум, они сталкивались, высекая искры. Еще мгновенье –  и они врежутся в меня. Задыхаясь, я летела к воротам, но уже не успевала их открыть – я прекрасно помню, они раскрылись сами, и я буквально упала в руки изумленному Косте…

Глава 11.Страсть

  – Откуда ты бежишь? Что случилось? – спрашивал он меня, не выпуская из рук. Руки у него были огромные и сильные.

– Пусти меня – со злостью шипела я, отчаянно и свирепо вырываясь и кидаясь к воротам . – Мне надо к отцу Владимиру. Я должна ему сказать…

Я хотела немедленно увидеть его, сейчас же, любой ценой!

Я слышала много слов, более безжалостных, которые говорили мне близкие люди: сын, муж. Почему все мое существо сотрясли жестокие слова именно этого человека? Его духовный сан не вызывал у меня благоговения, ненависть к нему кружила голову. Он поразил меня злом… И если бы меня прокляли тысячи людей, осыпали плевками и тухлыми яйцами – мне не было бы так худо, как сейчас!

Мне хотелось любой ценой  довести его до бешенства, ударить наотмашь, хлестнуть со всех сил, бить по каменной груди, колотить по железному сердцу –  только бы мне до него добраться!!!

– Интеллигенция чертова! – возбудившись от моего отчаяния, дрожи всего тела, кричал Костя, обхватив меня своими руками, подталкивая, почти неся меня в дом. Ударом ноги он отшвырнул далеко в траву нелепый темно-синий платок, соскользнувший с моей головы.

– Да не ты, не ты! – взглянув на мое негодующее лицо, пересохшие губы, продолжил он. – Разумеется, я о священнике. Учит всех, проповедует, неугомонный апостол. Своими нравоучительными изречениями едва не загубил тебя. А кем является сам? Пытается прославиться и возвеличиться, как венчанный герой. Твой страх пред ним и непонятное благоговение поражают меня. Ты случайно не плела ему лавровый венок? Он – собака на сене, это довольно точная его характеристика. Поражаются, как это интеллигенцию после революции истребили? Да чистоплюи эти – разве в состоянии защитить хотя бы собственную жизнь! Стрелять в своих – им, видите ли, было неудобно, духовность не позволяет. Как же я их всех ненавижу! Сидели бы по своим норам и молчали, нет, видите? –  читают мораль, учат, как надо жить. А жизнь проста, как сама природа, иди туда, куда хочется…

Я подчинялась его голосу, его влиянию, околдовано шла за ним мелкими и быстрыми шажками. Как же все, что он взволнованно говорил, было неотразимо убедительно и созвучно моему сердцу!   Он словно мазал его елейным медом, я шла покорно, мягко и безвольно. Костя все знал лучше, чем я. Он словно читал мои мысли. Совесть моя была чиста…

  Так воспламеняться гневом, отдаваться на волю его – разве достойно служителю богу? Бежать, бежать от него на край земли, пока он не отравил меня словами! Почему я не сделала этого раньше?

Я сидела на загорелых коленях, большие руки гладили и утешали, губы были как органная музыка, мое лицо, приподнятое и слегка сдвинутое в его сторону – обсыпалось поцелуями… как безвольную простыню, он легко взял меня на руки и положил на кровать. Все было так легко, естественно и просто. И в тоже время – потрясающе неправдоподобно… неизбежно…

Я лежала у себя в спальне, во всем теле было непередаваемое блаженство. Я плыла по небу величественным облаком, наполненная безраздельным всепрощением, великодушием, странным умилением…

То я предавалась недавним мыслям, отдельные фразы, вливаясь  друг в друга, вытесняли буквы. Получался хаос: «да не все ли тебе равно? хотя бы влюбилась, но ты боишься всего…». Но это больше не задевало и не приносило боли –  сладкой рекой  я текла сама в себе, журчала и смеялась. То вспоминала, как Костя перехватил меня и заманил обратно. Победил доминантный самец, так устроена сама природа. Меня душил смех. Доминантный самец! Жесткая, грубая сила – как же я боялась и избегала таких мужчин, как Костя! И вовсе неправда, что им руководило лишь злое состязание, инстинкты соперничества. А если, правда?

Я резко вскочила, даже потемнело в глазах, накинула на себя халат, и хотела было открыть дверь, как она уже открывалась сама, в нее врывался опьяненный победой Костя, он весь сверкал, блаженствовал, торжествовал. Мы чуть не столкнулись лбами.

– Ты знаешь, оставив тебя на минуту, я страшно заскучал, – грубовато-хриплым голосом, смягчая нежность,  шепнул он мне на ухо, и мы рухнули на пол мимо кровати, потому что промазали.  Я ударилась затылком о твердый пол, послышался  явственный хруст, но удивительное дело – боли я не почувствовала. Костя  при падении задел  большой шелковый абажур, и столик с книгами – что-то гулко брякнулось, шумно  рассыпалось, в окнах зазвенело стекло…

Фантастически-безбожные глаза, спасительно-желанные руки…

Как все изменилось! Огромный любовный ковер, а в середине – маленькие цветочки страха. Если его хорошенько растрясти – накопившийся страх высыплется, правильно я говорю, отец Владимир? Ведь ты же… Но какое-то нужное слово я все же забыла…

  Я все еще находилась под наркозом и что-то  неразборчиво бормотала… ни один человек не смог бы разобрать ни слова.

image9

– Костя в тебя влюбился. Он совсем потерял голову, – серьезно, по-товарищески, сообщил мне через несколько дней Артур. Мы повторяли математику, у меня застыла рука с карандашом.

– Что ты? – я пыталась сохранить спокойствие, а у самой уже горели щеки, уши и даже шея. – И с чего ты такое взял?

– Вера Николаевна, он стал забывать вытирать меня после массажа, даже оставляет на моих ногах баночки с мазями и уходит, а недавно совсем пропустил массаж.

Пристыженная, я потеряла дар речи. Я не знала, что ему возразить. Дети все чувствуют – я испытывала смятение. До чего докатиться – забыть больного ребенка! Наверняка и я вела себя не должным образом. Если бы только узнали родители, выгнали бы нас с позором! И это была бы третья по счету работа!

Полная страха, я продолжала молчать.

– Но вы ужасно похорошели, – вздохнул Артур. – Если бы я был взрослый, то непременно на тебе женился. – Он неожиданно перешел на «ты». Не задумываясь, я  хлопнула его по лбу.

– Вы что? – у него от изумления округлились глаза. – Меня еще никто никогда не бил. Я все расскажу…

– Да рассказывай, – вдруг рассмеялась я. – Родители твои меня тут же уволят, и ты будешь по мне скучать. Я еще сама первой тебя заложу – как ты собирался на мне жениться!

И что со мной произошло? Мне вдруг так надоело бояться! Боишься, боишься – и что толку? Все равно случается все, чего боишься. Не все ли равно? – боялась потерять сына, мужа, работу, отца Владимира …

Все земное, за что я хотела окончательно и бесповоротно зацепиться, любое убеждение – все рассыпалось, все было у меня отнято….

Я посмотрела Артуру прямо в глаза, буквально впилась, ввинтилась в него взглядом, будто хотела что-то увидеть. Ну, какой он инвалид? Его заболевание началось недавно, и что-то в глубине моей души подсказало мне, что… все возможно. Характер, конечно, ужасный, не приведи господи.

– Что верно, то верно, – Артур вдруг тоже захохотал. – Может, подслушал, что я о нем думала? – Я ничего им не скажу, что бы вы ни совершили….

– За что же такая милость?  – удивилась я. – Насколько я знаю, учительниц ты не жалуешь. У меня чемодан всегда наготове.

– Тоже мне – чемодан! – не дав мне опомниться, быстро парировал мальчик. – Насколько мне известно, ваша поклажа была довольно легка. Наверняка, у вас в пакете был только носовой платок.

– Поэтому меня не интересно увольнять? – предположила я. – Я не буду тарахтеть по ступенькам тележкой, доверху набитой  чемоданами? Не споткнусь под тяжестью сумок и не разобью себе об ступеньки нос – не доставлю несказанной радости скверному мальчишке, поглядывающему в окно?

Артур расхохотался на весь дом. Давно не видела его таким: он откинул голову назад, и смеялся до слез. Что его так насмешило?

– Может, махнем гулять в лес? – предложила я ему.

Артур быстро перестал смеяться и взглянул на меня с испугом.

–  В лес? Я никуда не выхожу, не выезжаю за пределы дома. На улицах нет ничего необычного.

– А, да брось ты! – я махнула рукой. – Взаперти интересней? Нельзя да нельзя. Представляешь – так всю жизнь прожить? И я всегда делала только то, что можно!

– А сейчас, сейчас, что вы испытываете? – с интересом  спросил меня мальчик.

– Я так устала всего бояться! Что я испытываю? Хочется совершать то, чего никогда не делала – вроде праздника непослушания. Понимаешь?

– Нет. Не понимаю, как взрослые могут чего-то бояться. Когда я вырасту – все мои страхи закончатся.

– Ты ошибаешься, Артур. Настоящие страхи начинаются только у взрослых.

– Правда? – внимательно глядя на меня, неуверенно прошептал он. Правда?

– Да поехали, в конце концов! В лесу лучше, уверяю тебя! Да к тому же тебе пора вставать на свои ноги. Черт побери, долго же тебя приходится уговаривать, совсем  как девчонку!

Что заставило меня совершать ежедневные прогулки с Артуром по лесу? Чувство вины перед ним? Я не знала. Совесть моя, конечно, была не чиста. Возможно, мне хотелось хоть немного очнуться от этого сладостного безумия, которое я ощутила впервые в жизни.

Я всегда опасалась, что мужчины подобного типа, как Костя, завоевав женщину, быстро теряют к ней интерес. Но все оказалось не так. Чтобы мне приглянуться, Костя весь истанцевался – порой он представлялся мне возбужденным павлином с искристым хвостом, совершающий брачный танец. «Погоди, погоди, все это быстро кончится», – уверяла я саму себя, но это не только не кончалось – напротив, разгоралось с каждым часом…

Под столом он крепко сжимал мою ногу, при любой возможности – одним махом поднимал на руки и целовал – в любом душном углу, узком проходе, за мраморной колонной, на ступеньках лестницы, под длинными ветвями зеленой ели. Я вырывалась из его рук, выскальзывала из объятий, пряталась под тяжелые шторы. В течение целого дня я постоянно чувствовала его горячее прикосновение, дразнящее дыхание, невозможно было усмирить эту рвущуюся наружу животную, осатанелую  страсть.

– Костя,- я, наконец, решилась ему признаться, – я хочу есть! Он не сразу понял меня и смотрел во все глаза. – Я постоянно в этом доме голодна, – твердо сказала я и сглотнула слюну. – Теперь ты меня понимаешь?

Сказать такое Косте, оказалось, что бросить спичку в пороховую бочку. Он был готов задушить своими руками льва, разодрать его на куски и бросить под ноги своей алчущей самке. Моя комната наполнилась славными запахами: остро-чесночными, пряными, свежими, спелыми… А вина всех расцветок – ароматы всех островов. Абрикосовый и мятный ликер, абсент, настоянный на полыни – вот что у меня было!

Надо было видеть – с каким жадным аппетитом, я алчно набрасывалась на брызжущие алым соком вишневые пироги! О-о-о, какая это благодать – вонзать в них пальцы, рот наполняется такой прелестью, если Светлый Бог рядом – он мной залюбуется! Я насыщалась, поедая восхитительные сласти, запивая их крепким вином. Костя, в расстегнутой белой рубашке, стройный и молодой,  изящно подливал вина – каждый ледяной глоток сладко нежится под языком, – я хмельная и радостная, я, вероятно, уже совсем пьяная! Что за чудо – были эти часы, наполненные медвяными ароматами шафрана и корицы, гвоздики и мускуса – жгучие, влажные, острые и горячие! Я сижу в Костиных ногах, изнемогая от истомы, обольстительно заглядываю в глаза, трогаю  с изумлением и восторгом – все обнаженные части его тела. Густые и темные волосы, пьянящие, с соболиным блеском – все в нем неудержимо притягивало меня, я  послушно повиновалась  – всем его мужским прихотям. Подчиняться не директору, облаченному властью, ни коллективному долгу и совести – было незнакомо  и единственно прекрасно. Я отрекалась даже от собственных мыслей и чувств, ведь и они часто лгали и предавали меня. В каждом миге растворения в своем любовнике, я заражалась его природной легкостью и беспечной силой, и становилась цельной и ясной, способной восторгаться и вызывать восторг.

Все вожделенней мне становились дни, а более всего – ночи. Лепесток за лепестком – я раскрывала бутоны черной орхидеи – цветка наших свиданий, и  беззаботной пчелкой, брюшко которой сочится медом, перелетала на следующий…

Все проще и легче, без малейшего напряжения, я училась выражать свои мысли и чувства. Насколько были сложны,  выматывающие душу,  мои беседы с отцом Владимиром, настолько свободней и естественней я чувствовала себя с Костей. Как звери, мы прекрасно понимали оттенки стона или вздоха. Костя, со свойственной ему здоровой непосредственностью, легко извлекал из меня любой аромат цвета: я могла пленять его простотой зеленой и свежей травы. Выворачивая меня наизнанку, он превращал меня в роскошную корзину малины, в редкий сорт изумрудного ликера, в сизый полевой воздух, в девственницу в железных наручниках, прикованную к кровати, изнасилованную хозяином рабыню, изнемогающую от голода женщину, расплатившуюся своим телом за черствый кусок хлеба…

– Костя, – в один день  кротко призналась я. – Мне же Владимир Сергеевич дал аванс – довольно неплохие деньги. Я могла бы не голодать, Костя. Но ты представить себе не можешь, прикоснуться к ним, этим деньгам, казалось мне невозможным. Почему так?  С некоторых пор, еще там, в своем городе, я стала невероятно скупа.

Я бережно открыла деревянный ящик стола и растерянно показала ему, как деньги были заботливо и надежно спрятаны – в носовой платок и закрыты в блестящую коробочку, которую я подобрала в траве.

– В этом нет ничего страшного, –  уверенно ответил Костя. Он посадил меня на колени, обнял могучими руками и стал покачивать, как мать баюкает своего ребенка. – Жадность появляется от полного одиночества, глубокого несчастья. Тебе, наверняка, кажется, что, кроме этой кучки денег, ты ничем не владеешь. Возможно, у тебя, в действительности, ничего больше нет. Но это было раньше. Теперь у тебя есть я. И ты можешь в любой момент это почувствовать…

Да, Костя был невообразимо реален, а порой и страшен – своим дурманным и волосатым, жутким, пронзительной красоты телом, желанным – всей своей сокровенной складочкой. Порой я – до дрожи,  до благоговейного самоотречения – ластилась к нему, кралась своими живыми ладонями, обходя, не встревожив, горячую, как огонь, упругую плоть. Костя…

До потери чувства я собирала вглубь себя – его запах – дремуче терпкий и острый, гибельно мужской. Только одно заботило мой одичалый разум – как бы скорей он проникнул в меня. Страсть моя  и его – вовсе не уменьшались – мы были в ее печи огненной. В жарком мареве, гудящем пламени, извергающем черные искры…

  Пусть ревнивый, но милосердный бог простит меня – после неласковой  жизни, понесенных утрат – я сошла с ума. Блудила – и не насыщалась. Но из бледного призрака, терзаемого воспоминаниями, я превращалась в живую женщину, сияющую полнотой…

Все, что было связано с отцом Владимиром, отодвинулось далеко – далеко, за высокие горы, стало нереальным и совершенно-бессмысленным. Странное дело, мне не хотелось рассказывать Косте о своей старой жизни, а он, слава богу, не был столь любопытен. В сущности, он был прав – у меня ничего и никого не было. Прошлая жизнь рухнула, будто в пропасть, а с ней и все, к чему я была привязана. В своей душе я отказалась даже от квартиры, в которой жила, она была малогабаритная, на что можно было ее разменять – на две комнаты в общежитии? Сама процедура размена с  сыном страшила меня своей образностью, материальным воплощением беспощадной  бесповоротности жизни…

Костя уверял, что никогда не покинет меня. Частью своего существа я не верила в это, да и как можно было верить – набалованному, молодому мужчине, но сам факт, что он об этом постоянно говорил – был восхитителен. Будто на время одолженные, я навсегда возвращала кому-то все свои представления о любви. Что было нужно для веры в нее – печать в паспорте? Смешно. Я и предположить не могла, что мой брак с Колей, скрепленный ребенком, годами привязанности, и прочей, как оказалось, ерундой, рухнул в одну секунду.

   Все, что я боялась потерять – было у меня отнято. Но этот этап жизни закончился.

И стоило сейчас так бояться? Первое время я невероятно осторожничала, предпринимая все меры, чтобы никто в особняке не узнал о наших с Костей отношениях. И делала я это не только из рабского страха быть уволенной, многие чувства то бушевали, то слабо попискивали во мне: стыд, совесть, непонятная вина. Почему ничего не боялся Костя? Был уверен в своей необходимости Артуру?

– Смешно, как же смешно за тобой наблюдать! – весело тормошил меня Костя, сгоняя с моего лица следы серьезности и правильности, оставленные от прошлой жизни. –  Да о наших отношениях давно знает весь поселок…

Сердце мое сильно забилось, я даже перестала дышать. Значит и отец Владимир знает? Какая-то жестокая, злобная радость охватила меня, мне представилось, что  живу в первый раз. Сижу на площади, полной народу, черпаю руками из огромного котла жирные и мягкие куски пьяной любви, и, закрыв глаза, шумно заглатываю их, смачивая слюной – на глазах у всех. Ах, эти втягивающие движения языком и губами, зубы, вонзающиеся в живую мякоть! А ведь эта небесная синева –  вовсе не надежная крыша  – это всего лишь пары воздуха, преломленные в лучах солнца. По сути  – я сидела на земном шаре – вокруг меня бесконечный непроглядный космос, где носятся планеты и звезды!!!

Страх, как черный человек, сняв шляпу,  благоговейно отступил в сторону, и мы с Костей потеряли всякую осторожность…

То мы принимались наводить порядок в книжных шкафах, стоя на коленях, набрасываясь на книги, лихорадочно выгребали их на пол, потом смутно вспоминали, зачем здесь оказались…  То же самое было с ночными деревьями, сидя на толстых ветвях, поедая отменные груши, мы сами падали в траву, переполненные бездонным нетерпением. И так стало отныне, что ни день – свежая дерзость умирания – в потаенном холодке темнотеы, плотненьком от воровского блеска…

Никто так настойчиво не требовал от меня такой самозабвенной дрожи – и этот натиск нарастал. О-о-о! какова она была – эта скрытая сила мужского запаха! Теряя голову, я бесстрашно, до болезненности, подчинялась пылкому самцу, обладающему несказанными мускулами. Главное – действовать по возможности незаметно. Ах, боже мой, какие глупости, теперь уже все равно…

Разве можно соскальзывать вниз по частям?

Когда же наступит зима, да она никогда не наступит. Лето было палящим и жарким, теплая осень не хотела прощаться с летом. В поселке, наверное, разводили лошадей – по утрам был слышен храп коней, громкое ржанье жеребцов, дробный стук копыт, медный звон бубенцов. В окна, вздымая шелковую узорчатую ткань, врывался воспламененный их дыханием воздух…

Все стало беспокойным  и неуправляемым, и к ужасу моему, мне всего стало мало – сегодня утром я  разнузданно сидела на столе, в своей комнате, обнаженная, полная страстной радости и нездоровых фантазий. Они как-то внезапно и жутко прорвались наружу – алая волна невидимых существ, взмыли вверх, мягко ударились о потолок, метнулись в сиреневую глубину сада… боже, как я мучительно, до ледяного пота, терзалась, томилась и корчилась – до дрожи, до полного ослепления, – рассыпаясь на огненные, пурпуровые, многоцветные  трескучие  отверстия – женщина, обольщенная мужчиной.

  Из глаз моих лились слезы, с ресниц капала вода…

  Я млела и доилась – струями  горячего, хмельного  молока…

image10

Каким тайным торжеством сияли по утрам его глаза, нестерпимо черные, пугающе оголенные! Руки бесшумно скользили по моему сонному телу, опускаясь все ниже. Под простыней, словно выпуклые  лампочки, вспыхивали мои груди, от несусветного  шепота накаливался живот, становилось все жарче и жарче… !!!»Никуда от меня не скроешься, никуда», – говорили нащупывающие руки, погружаясь в кипящие водоросли, бурлящий тайник…

Каждый волосок на теле мерцал и вставал дыбом, все летело и опрокидывалось, пока крепко сцепленные тела не исполняли до конца жуткий и пружинистый танец…  Вне себя от пронзительной телесной радости и благодарности, мы выплывали из огненной пучины, возвращались в неопасную повседневность, вслушиваясь в сухой звон затихающих ударов пульса… Комната долго качалась, полки и стол стояли набекрень, со стуком падали журналы…

В ужасном смущении я сидела за завтраком, щеки горели, между ног сладко остывала вздрагивающая влага…

Не было сил поднять руки и дотянуться до чашки чая – как медузы на сухом песке, они болтались вдоль обессилено-вялого тела. Костя сидел напротив, и плотоядно прищурившись, неотрывно смотрел на меня. Медленно вытянул язык и блудливо, круговым движением, облизывал, будто вспарывал красный рот, в этот момент меня пронзила ненависть – я сама ее устрашилась…

Вспрыснул в меня помешательство и насмехается…

Ариадна бросала на меня взгляды, полные горькой укоризны. На лице прачки, и то была отчаянная скорбь, когда она, насупившись, смотрела на меня, вся замотанная – до самых бровей – длинным темным платком. Да, и вот я перед вами ! – бесстыжая, напрочь забывшая сказать: спасибо, спасибо… Да рухнут на вас небеса!

Костя слепил хлебный мякиш и запустил мне прямо в нос – как же мы расхохотались – я, Костя и даже Артур, который хлопал себя по коленкам! Нет, меня определенно уволят…

Я встала из-за стола, вышла на улицу, и долго стояла, вдыхая острый и голубой, как чистое вино, воздух. Поднимала голову, открывала рот, но ледяная свежесть не гасила моего вожделения. Схорониться бы куда, забиться, сжаться в комок… Отлежаться до скончания века.

Иногда ночью я выходила в сад. Было холодно, шумел и завывал ветер. Щеки прохладили и щекотали летящие капли. Странствовать в такую погоду было бы тяжело. Зябко подергивая плечами, я медленно шла по необъятному саду, вспоминая, как бродила по дальним дорогам. Иногда мне чудились неясные фигуры, мелькавшие в темноте, визгливые и скрипящие звуки – я всматривалась – никого нет. Потом опять – треск веток над головой, быстрая узколобая тень, летящие вниз листья. Я испуганно ежилась и спешила обратно. Как-то встретила садовника, и, не утерпев, поделилась своими видениями.

– Зови меня дядя Миша, – сразу предупредил он. Он был похож на аиста –  длинным прямым носом, высокими и тонкими ногами, сочетанием белой и черной шерстяной одежды.

– Ах, это… – он вовсе не удивился, выслушав мои опасения по поводу странных звуков. – Дети, как правило, очень эмоциональны, их мысли легко материализуются. Вот они и шастают в саду. Я-то привык.

– Так это что же, сны Артура? – удивилась я. – И вы их видите?

– Да почему же нет. Конечно, вижу, велика сложность. Я часто ночью брожу, не спится. Глаз, как говорится, давно примылился – вот и вижу. Стал замечать, как Артур компьютером увлекся, все больше жуткие ходят. А вот один, самый постоянный – тот все по деревьям, или по стенам.

– Человек-паук, – догадалась я.

– Вот, вот. Его любимый фильм. Он даже стричь себя велит под паука, небось, видели, как татуировка.

– Да, еще в первый день, когда приходила устраиваться, обратила внимание. Но вот интересно, дядя Миша, а как вы объясните, ведь женщины не менее эмоциональны, как же дело обстоит с их снами?

– Эмоциональные, это верно. Так у них веры нет. А без нее, к счастью, ничего не получится.

– Почему, к счастью?

– Так что же это на земле станет-то? Ежели бабские мысли пойдут, как живые? Нет, хватит и этих компьютерных ужасов, скоро на земле не останется ни одного не обжитого ими места.

– Вы утверждаете, что мысли детей, играющих в компьютерные игры, скоро заполонят города и будет страшно ходить по улице?

– Да час тот не так уж далек. Я вряд ли доживу. А вам такая возможность представится…

– Может, к этому времени что-нибудь придумают? – с надеждой спросила я.

– Поглощалки  призраков? – предположил дядя Миша. – Вроде огромных пылесосов? Вполне возможно. Да-да, мысль интересна…

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

9 комментариев на “Роман “Игровая зависимость””

  1. Tamara:

    Вот и прошло достаточно много времени, Вячеслав.Со времени написания этого романа больше года.Я давно не общаюсь с читателями. Почему? Что произошло за это время?Я не зазналась, не вознеслась, не… Но много времени и сил ушло на то, чтобы пробиться в литературном мире. Пока не пробилась.Пробую все: выступаю в разных городах с творческими вечерами, выступаю в качестве спонсора. Проще открыть производство в России, чем пробиться в литературе. Здесь другие законы, которые я пока только постигаю. Чего-то я наверное не могу понять. Я стала более уверенней в себе, как писатель. Может быть, в следующей жизни, я достигну признания. А может, Вячеслав, именно жажда признания мне и мешает?

    • Вячеслав:

      Трудно сказать: механизмы мироздания – штука таинственная… Одно можно сказать с уверенностью: судьба любых более-менее сложных проектов и замыслов в нашем мире зависит от наличия или отсутствия санкции свыше. Это однозначно…
      Возвращаясь к нашему бренному миру, хотел бы заметить, что неплохую, на мой взгляд, подсказку по поводу того, как можно было бы далее действовать, дал в своём комментарии к замечательной (со смыслом) сказке «Снегиричка» один из читателей: «Тамара, прочитал Вашу сказку и получил удовольствие. Этот рассказ, почти готовый сценарий к яркому и милому мультфильму. Я даже представил, какой он будет интересный. Осталось найти тех, кто занимается мультипликационными фильмами. Дальнейших творческих удач!» )

  2. Игрок:

    Нет никаких демонов, есть просто непонимание основных математических законов, за счет чего выигрываешь и проигрываешь. У многих игроков просто раздутое эго, им повезет, они должны выиграть, высшие силы им помогут, вот и все

  3. Ola:

    Написано настолько ярко и точно, что даже страшно – ведь это реальная жизнь игроманов. Надеюсь, он вовремя попадет в руки людей, которые хотят с помощью игры разбогатеть. В жизни есть и много других способов достичь благосостояния, главное смотреть пошире и видеть возможности. Тамара, напишите об этом!

  4. yuliyaskiba:

    Вы затронули очень актуальную и острую тему в настоящее время. Возможно, что это произведение кому-то поможет освободиться от страшной игровой зависимости.

  5. escho100:

    Произведение, если оно чего то стОит, по моему и должно вызывать неоднозначную реакцию. Именно такие произведения впоследствии и становятся широко известными и остаются в памяти людей, поэтому не обращайте внимания на очень “умную” писательскую организацию вашего города – время покажет кто был прав. Удачи.

  6. Vyacheslav:

    Спасибо, Тамара Александровна, за добрые слова…
    Мнение стороннего, без сомнения – штука важная и иногда очень даже помогающая, – это я про «неоднозначную реакцию в писательской организации…». Но разве способен кто-то почувствовать душу или суть творения лучше самого творца?.. Мне кажется, что самый верный советчик для писателя – это таки его сердце, которому что-то не нравится или, допустим, всё нравится…
    Кроме того, людям свойственно сугубо субъективно воспринимать даже простые вещи; а что уж там говорить о тех моментах, что посложнее…

  7. Тамара:

    Спасибо Вам, Vyacheslav, за поддержку.Знаете, этот роман вызвал неоднозначную реакцию в писательской организации нашего города.Именно описание подруг, Марии и Ольги, мне предложили выбросить из текста- это раз.Второе – мистический опыт героини сделать более конкретным, понятным для чтения и “концентрированным”(я так и не поняла значение этого слова применительно к тексту)Третье-ввести сцены жестокости.Подруг мне было жаль, я переместила их в самый конец книги, но не забываю о совете, что “лучше и благоразумней все же убрать”.Жестокости ввела, мистический опыт- скрепя сердце, оставила, как есть, немного подсократила.
    Вот так.Называется, предательство самой себя.Мне лично все нравилось. Прочитав Ваш отзыв, испытала чувства, которые описывать не берусь- все равно не получится.Рада, что Вы появились.
    К сожалению, пока не выйдет книга, я не могу выкладывать текст целиком- уже многие мои рассказы публикуются под другими именами.

  8. Vyacheslav:

    Не заметил, как читая, добрался до последнего абзаца этого очень эмоционально и по содержанию насыщенного произведения!..
    Помимо столь эмоционально раскрываемой личной трагедии главной героини, в романе можно найти, судя по всему, действительно ценные советы, изложенные словами отца Владимира, должные помочь одержимым не только разными видами игроманий (автоматами, рулеткой, букмекерскими ставками, любыми видами игр на деньги), но и тем, кто зависим от наркотиков, алкоголя, чего-то другого, с чем не справляется его человеческая воля, и во что так умело втягивает человека Демон – один из главных, почти персонифицированных героев произведения.
    Присущий авторскому изложению юморной подход, «разряжает» серьёзную атмосферу произведения. Чего только стоит описание подруг главной героини – Марии и Ольги…
    Воистину восхищает и неожиданно проявляющийся эротизм в описании, казалось бы, обычных вещей, – например, стиля игры игроманов, «иные из которых гладили, разминали и вдавливали кнопки, как женские соски, взволнованно прижимались к ним щекой…» 🙂
    Мистический опыт главной героини, столь красочно описанный в конце опубликованного фрагмента, на мой взгляд – вовсе не фантазии, а явление раскрывающегося у неё «духовного вИдения», как раз таки имеющего свойство раскрываться в состоянии полного отчаяния и/или единения с природой. Посему, и в реальность увиденного ею в лесу, и в ранее произошедшую встречу с двойником, я верю, – верю в возможность такого опыта.
    Единственное, в чём хотелось бы возразить автору, – произнеся, таким образом, пару слов в защиту мужчин, – это в вынесении оным общего вердикта: в «выставлении» их, как существ звероподобных, – «находящих других самок, как только собственная жена теряет привлекательность». Может быть, вышеописанное относится таки именно к Коле – типажу, явленному в романе в роли мужа главной героини, для коего главным «языком любви» являлся секс? На мой взгляд, мужчины (как и женщины) всё-таки разные бывают… 🙂

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться для отправки комментария.