Официальный сайт липецкой
писательницы

Глава 12.Артур

   Артур стал привыкать к прогулкам по лесу. Так долго не наступает зима, осень будто застыла, иногда случалось несколько теплых дней подряд. Когда мы с Артуром легко передвигались по лесу, по всем его глухим тропинкам, я забредала с ним в самую глухую чащу, доставала  мальчика с кресла и клала прямо в сухие и желтые травы. Снимала ему обувь, чтобы он мог ощутить прохладу земли, щекочущее прикосновение листьев, хвои.

– Почему ты не боишься леса? – спросил меня Артур. – Ты всегда его не боялась?

– Нет, – честно призналась я. – Я не только боялась леса, я боялась всего на свете. Но получилось так, что я вынуждена была стать  странницей.

– Стать странницей? Ты была странницей? И почему ты об этом ничего не говорила?

– Кому говорить? Костю я недолюбливала, а ты был пакостный, недобрый  мальчишка.

Артур затеребил меня вопросами, он просил рассказать, как я путешествовала по лесу и что видела. Это было несложно, но все, чтобы я, ни начинала рассказывать, неизбежно натыкалось на мою прежнюю жизнь. Пришлось рассказывать все с самого начала: как сын играл на автоматах, про рукопись отца Владимира, школу, где я работала. Подробно и красочно я рассказала почти обо всем, не переставая удивляться – почему так произошло? Что все это рассказала – именно Артуру? Несколько раз я пыталась остановиться, но он умолял меня продолжить – наверное, он воспринимал все как жуткую сказку. Особенно ему было интересно, как мы с сыном ходили в игровые залы. Глазенки его так и сверкали, он просил все новые и новые подробности.

– Да я тебе почти все рассказала, и про старичка-гнома, про Ашота, подростков, что же еще? Но Артура интересовало все до мельчайших подробностей. Он обещал делать все уроки и даже с большим опережением. Признаться, он легко выполнял данное мне слово. А я вспоминала то, что давно забыла – про закатившуюся под автомат фишку, старичка Якова, спасшего Бориса…

– А что было бы, если бы фишка не нашлась? – допытывался Артур.

– Страшно представить, – призналась я. – Ведь речь идет о человеческом достоинстве, его вообще нельзя терять – никогда. А в таких криминальных местах, где все предельно обостряется, доходит до крайних пределов – особенно…

– Ух ты! – восхищался Артур. И много ты знаешь таких историй?

Я и предположить не могла, что это могло быть кому-то интересно. О-о-о, Артур, если бы ты знал, что такое – эта магия помещений! Пустые ладони пугливого новичка явственно ощутят стопки новеньких, хрустящих пачек, таких реально-осязаемых, свежепахнувших денежек, дарующих наслаждения. Мы бы их хотели получить, да, Мы -ы- ы, ведь главное – не останавливаться, и в один день автомат их выплеснет наружу…

– Завтра, – твердо говорила я и решительно собиралась обратно. Артур с некоторых пор сильно изменился и слушался меня почти беспрекословно. Он стал серьезен, между бровями его пролегла глубокая морщинка, словно о чем-то долго и сосредоточенно размышлял. Но о чем? В этом была какая-то загадка…

– Сегодня у нас пальмовое вино, о котором упоминалось еще в Библии! – гордо провозглашал  вечером Костя, когда мы оставались вдвоем в моей комнатке. Надо было видеть! – как архитектурно – художественно и ярко он сотворял наши встречи, как причудливо обставлял наш крошечный уголок.

Он высоко поднял ярко-зеленую хрустальную бутыль, повертев ею, принялся откупоривать – банановый запах наполнил комнаты. – Оно   очень древнее, им  пропитывали трупы, чтобы предохранить их от гниения. Если тебя им набальзамировать, то ты никогда не состаришься, и будешь долго радовать меня услужением. – При этих словах он озорно подмигнул, и с неподдельным усердием стал поливать меня густой и пахучей жидкостью – прямо из горла. Я сидела на стуле и пыталась отбиться – но было поздно – тонкая рубашка прилипла к телу, я вся была скользкая и  желтая. Перестань же рвать мою мокрую ткань! Этот дрожащий колдун не успокоился даже тогда, когда навзничь бросил меня на кровать: заставил меня выпить остатки вина, сладостно облизал везде, где заметил  пахучие струи, везде, где захотел. Напиток ли оказался крепким, Костин ли горячий, сумасшедший язык, мои соски, обладающие повышенной чувствительностью, моя – винного цвета, духовитая нагота – не все ли равно – я была пьяна…

Утром Костя, как сизый голубь, смиренно призывал меня, притаившись у двери.  Прильнув губами к замочной скважине, он хрипло курлыкал, нежно ворковал и сладко цокал языком – целебные звуки просачивались и щекотали нос – я открывала глаза и сразу же коварно улыбалась. Наступал новый день. И он сиял сапфирами и изумрудами, как ожерелье королевы! Ура!

Один раз мы с Артуром встретили на лесной тропе отца Владимира. Он медленно и непринужденно шел нам навстречу, будто это была городская площадь или парк. Но тропа была глуха и неприметна, мы проложили ее с Артуром, я протаптывала ногами, он – обрывал сухие ветви, до которых мог дотянуться. По мере того, как мы сближались, я говорила с мальчиком все оживленнее, и даже склонила к нему голову, чтобы лучше слышать, несколько раз поправила шапочку. Но вот мы совсем рядом, поздоровались, я была – сама вежливость. Священник о чем-то спросил меня, но так тихо, что я не расслышала, а переспросить не решилась. Вдруг мне почудилось?  Я излишне засуетилась и неуклюже попыталась объехать его – ведь он молча стоял посреди узкой тропы, не собираясь обойти нас, что было бы единственно благоразумным. Чрезмерная торопливость подвела меня – коляска натолкнулась на дерево, я с силой рванула ее на себя – Артур чуть не выскочил и сильно ударился головой о толстый сук. Коляска забуксовала в грязи,  Артур не издавал ни единого стона или возгласа, обливаясь потом, я с трудом объехала отца Владимира. Ни разу не оглянувшись, я катила и катила коляску так, будто нас преследовали, и надо было немедленно спасаться…

«Ты потеряла терпение. Ты слишком надеялась на меня, надежда твоя не оправдалась, и ты готова все бросить и всех обвинять», – звучал его голос.

Я долго шла, не обращая внимания на Артура. И только когда мы вышли из леса, я сбавила ход. Артур повернул на меня сердитое лицо, на лбу его красовалась приличная шишка. Я упорно продолжала молчать.

– И что дальше?- нетерпеливо спросил он меня. – А дальше?

Разве я что рассказывала? Чтобы я вспомнила, о чем шла речь, Артур терпеливо повторил мне последние слова, я с трудом вспомнила, о чем говорила – до этой неприятной встречи в лесу.

– И он вернул тебе утраченные листы? – вдруг быстро спросил мальчик.

– Какие листы? – удивилась я.

– Ну, у отца Владимира.

– Да нет. У него их не было.

–  Обманул. Значит, он тебя обманул? – допытывался Артур.

– Значит, обманул, – машинально повторила я, глядя прямо перед собой. Странный звук вывел меня из задумчивости – Артур жевал еловую ветку. Я вырвала ее из его рук и бросила на дорогу. Хотела отругать его, но отвлеклась и забыла. Пройдя еще пару шагов, вдруг схватила камень, лежавший неподалеку, и  изо всех сил грохнула его об пень. Артур сурово затаился и прикрыл глаза, черные ресницы его, пушистые и длинные, вздрагивали.

  Хоть смейся, хоть плачь – из моей головы не выходила нелепая обида.

Как он мог, такой благородный и справедливый – так страшно гнать меня прочь!? Разве я не страдала! – от своего бессилия стать такой, какой хотел он? Разве не была разочарована собой? Его отречение – было слишком суровым наказанием. Что бы я ни делала в этот день – все валилось из моих рук: падали книги, ложки, ручки, я роняла мыло, полотенце. Два раза, не замечая стеклянной двери, ударилась  об нее лбом. Достала и пересчитала деньги, которые по-прежнему лежали в моем столе, замотанные в носовой платок. Потерянно села на кровать и попыталась как-то оправдаться перед собой – но ничего путного из этого не выходило. В конце концов, я разревелась, но и это продолжалось недолго, потому что, наконец, приехал Костя, который по каким-то делам на целый день отлучился из дома.

Он привез мне подарок – золотое кольцо с поразительной красоты камнем. Осторожно и галантно надел его мне на палец, сегодня Костя был неузнаваемым! Я ошеломленно трогала прохладную гладкость александрита, прикасалась к нему щекой. При искусственном освещении  он был фиолетово-красным,  на улице – переливался густым, изумрудно-зеленым цветом. «Прекрасное, как сновидение», – растроганно сказала я и прижалась к Косте. Для меня этот подарок был очень важен – только в этот миг я поверила, что была любима. Я хотела, чтобы меня любили. Боже мой! Мне никто не дарил подарков!

Излучая благодушие, Костя с каким-то удивлением, или смутным благоговением взирал на мою беспорядочную радость. От недавней печали не осталось и следа, трепеща от восторга, я металась из комнаты – на улицу, и обратно, чтобы увидеть всю стихийную красоту цвета – в тонком бледном воздухе и в мягком сумеречном освещении. Наконец взгромоздилась с кольцом на широкий подоконник, и, вытянув вперед руку, любовалась им при свете луны. А как страстно бились в стекло ночные шершавые бабочки! от них даже позвякивал шпингалет!

– Костя, ты видишь, как сверкают в темноте эти бабочки? Ты видишь, как их сбивают черные капли дождя?

Костя качал головой и улыбался…

Шло время, мы сближались с Артуром, все чаще гуляли в лесу. У нас там был любимый уголок – крошечная поляна, со всех сторон окруженная деревьями. Уже было холодно, и я не предлагала мальчику поваляться в траве. Он сидел в своем инвалидном уличном кресле, скрипели колеса, падали снежинки, мы смеялись, иногда пели или просто болтали. В один из дней я рассказала, как опозорилась в школе, расплакавшись при учениках. Артур смотрел на меня во все глаза – он был ошарашен и просил снова пересказать мне эту историю. Что-то его в ней растрогало, лично задело, он весь напружинился, окаменел. Дело шло к вечеру, в предчувствии неминуемого события или разговора – какая разница? – какого именно, я замолчала. Я знала, что любая улыбка – даже самая доброжелательная в мире, вопрос или неуловимое движение – все может оказаться ненужным, нелепым и вспугнуть, сбить контакт, который налаживался с большим трудом и не повторится уже никогда.

– Мы приехали в этот поселок пять лет назад. Врачи посоветовали моей маме поселиться на природе – у нее очень слабые нервы, – заговорил Артур. – Я пошел в первый класс в местную школу. Вначале все было хорошо. Я хорошо учился, и даже когда мы уезжали  в путешествие, то потом легко догонял своих сверстников.   Так продолжалось до третьего класса. – Артур тяжело вздохнул – он долго не мог говорить. Отвернувшись в сторону, я сосредоточенно занималась ветвями и листьями, которые нарвала по дороге…

– В третий класс пришел новый ученик. Он… был не похож на других. Он приехал сюда  вместе с отцом и двумя старшими братьями. С первой минуты он почему-то возненавидел меня, постоянно цеплял словами, стараясь унизить. И все время исхитрялся, чтобы все видели. В один из дней я не выдержал и ударил его, завязалась драка. Я сам удивился тому, что одержал победу – драться я не любил. У меня была разорвана рубашка и разбита губа, у Сашки (так его звали) из носа текла кровь, была рассечена бровь и была ссадина на лбу. По принятым понятиям, моя победа была очевидна. И хотя я побаивался, что мне попадет за рубашку, внутри я торжествовал.

После уроков за школой меня ожидал старший брат Сашки. Он был гораздо выше и крупнее меня. Не успел я и пикнуть, как он надавал мне тумаков – это было обидно, со мной были ребята из класса.

– Это несправедливо и нечестно! – крикнул я. – Я победил Сашку!

– Но ты один, и за тебя некому заступиться, – услышал я твердый, не знающий возражения голос.

Меня стали поколачивать, Сашка и его братья, я не смог вовремя ответить, среагировать, и как-то раз, после одной унизительной сцены, о которой я вам не в силах поведать, я разрыдался на уроке, на глазах у всех, как девчонка. Отныне я стал предметом многих насмешек, даже девчонки прозвали меня нюней. Я не знал, что делать и кому пожаловаться? Помочь мне могла только няня, но она уже была очень слаба. Отца я боялся,  матери не доверял. Я представлял, как тот расстроится, что его сын такой слабый, и вздумает прийти в школу, чтобы учинить скандал,  чем только еще больше усугубит мое положение. Я терпел, сколько мог. В один день Сашкины братья сильно избили меня после уроков, я еле добрался до дома, кружилась голова. В этот день я твердо решил – если ничего не изменится, покончу с собой. Я действительно не хотел жить. Я своровал у матери пачку снотворных, но утром неожиданно сильно распухли ноги, я с трудом встал, но не мог сделать и пару шагов, как упал. Родители всполошились, привезли из города врача, потом было много врачей и больниц, но дело не менялось. Ноги будто закаменели, они  не слушались меня, признаться, втайне я был рад, что больше не придется ходить в школу.

Отец пригласил массажиста, он приезжал из города, потом появился Костя…

Артур крепился изо всех сил, но слезы против его воли текли по его щекам. Сердце мое обливалось кровью – насколько хрупким и незащищенным он был на самом деле, как нуждался в любви! Он причинял родителям страдания, чтобы наказать их за равнодушие, он жаждал умереть – чтобы они догадались, что за несколько месяцев он изведал столько горя!!

– Они всегда заняты, всегда погружены в свои дела, им вовсе нет до меня дела! Они только и мечтают о том, как бы поскорей бросить меня одного! Разве мне, или кому-то из нас – нужны эти пятерки? Что мы понимаем в словах – «надо думать о будущем»? Разве мне не хорошо – без этой школы?!! Я – не голодный и бездомный – как я могу «думать о будущем»?

Я все это делал ради них. Я старался, я бежал домой с дневником, как с великой доблестью – разве мне он был нужен? И почему?- вы воспринимаете то, что мы делаем только ради вас – само собой разумеющимся, не достойным внимания, а любой промах, жалкий проступок – получается в ваших глазах величайшим пороком?!! Мы вас постоянно разочаровываем, всегда находится что-то скверное и неприличное, завоевать вашу любовь невозможно – проще броситься со скалы вниз головой!!!

Он кричал и кричал, пока совсем не обессилел, и теперь казался уставшим и постаревшим. Я и предположить не могла, что дети способны  так отчаянно страдать – даже больше, чем мы…

И кто поручится, что детская скорбь – не обернется бедой, кто проследит – все ли выплаканы слезы, и не врастали ли они в ноги или руки – так, что не поднять, не врезались ли в сердце – так, что не оживить…

В самую отчаянную минуту, в последние здоровые дни,  Артур попытался все рассказать матери. Он зашел к ней в спальню, сел на стул, она задумчиво расчесывала на ночь волосы. Несмотря на то, что он был очень взволнован, и часто прерывался (но не плакал) – она не поняла ничего, ровным счетом ничего! Она рассеянно смотрела на своего мальчика, даже обняла и приласкала его, но была в эту минуту бесконечно далека от него, он чувствовал это каждой клеткой своего тела. Ее рука, гладившая его голову, словно добавляла решающий ожог – на уже обугленное сердце. Сожженные души детей, «вы отвергаете эту правду – и вот вам за это все ужасы»…

Мой муж пришел из армии, когда Алеше уже было два года. Сын  был смышленый, веселый малыш. Возможно, слишком ласковый и изнеженный, как сказал Коля. С первого дня, между ними началась – чуть ли не война, я и предположить не могла, как такое вообще может случиться. Я гордилась ранним развитием сына и была уверена, что Коля разделит со мной это чувство – но все оказалось наоборот. Ребенок встал между нами, он нас разъединял, он упорно не поддавался отцовскому перевоспитанию, который жестко требовал от него мужественности и высмеивал любые слезы. Я металась между ними, как курица, которой подложили утиное яйцо. Та сражалась за своего птенца, сколько хватало сил, но не в силах вынести попреки куриного двора, выгнала гадкого утенка прочь. В жизни все более завуалировано, глубоко спрятано – в самые надежные места. В самой глубине своей души я раздраженно подумала:  ну почему Алешка такой неуступчивый, упрямый? Ведь так легко схитрить, приластиться к отцу – стать тем, кого он из него – так настойчиво добивается!

   Мой сын не входил в стройную колонну общепринятой морали, в примерную армию детей, он был слишком застенчив и слишком робок, он порой жил – будто спал, в фантазиях своих снов. Меня раздражало это отсутствие жизненной хватки и цепкости – я смотрелась в сына, как в зеркало и ненавидело свое отражение – плохой девочки…

  Мы предаем своих детей, как предавали нас, мы пытаемся, чтобы они были хорошими и вели себя правильно – в угоду кому? Моя мама вечно ставила мне в пример какую-то Свету – тихую и прилежную  отличницу, полупрозрачную, с крошечными бледно- голубыми глазами. Я ненавидела Свету всей душой, но почему-то упорно, всеми силами души,  старалась на нее походить – это было пустым и безнадежным делом.

Когда Алеша учился в пятом классе, он как- то раз пришел домой весь в слезах. Я готовилась к отрытому уроку в школе, на который  должны были приехать учителя из Москвы. Надо было отстоять честь школы. Я сидела на полу, обложенная десятками книг, иллюстраций, и составляла план небывалого урока рисования.  Алешка сидел рядом и что-то настойчиво, взахлеб рассказывал, на кого-то жаловался, о чем-то просил – я слушала плохо, почти не понимая ни слова – голова моя отупела от усталости. Я машинально гладила сына по голове и невпопад говорила что-то утешительное, вроде: все будет хорошо, все мальчишки дерутся. Спустя несколько дней я смутно догадалась (но быстро забыла), что тогда в жизни сына происходило что-то очень важное, решающее сражение за собственную полноценность, исход, который мучительно проявится в будущем. Так воин, отправляясь на войну, проверяет – надежен ли конь, крепко ли оружие. Все, что мы, взрослые, воспринимаем как пустяки, ничтожные побуждения, бурю в стакане…

  «… и вот вам за это все ужасы».

  Я вспомнила отца Владимира: как я в страхе бежала от него прочь. Теперь я различала смутные образы рванувших за мной людей, они проявлялись, будто всплывали из мутной воды: мама, бабушка, Элеонора, мать  священника, родители моих учеников…

И я не вправе судить Элеонору. Я представила ее, ровесницу видного, известного мужчины, с приклеенными ресницами, фальшивым париком, с неумело нанесенным средством для искусственного загара –  пребывающую в постоянном напряжении, страхе быть покинутой. Разве она не жалела своего мальчика? разве не желала ему – счастья?

Есть время полного единения – оно в тысячу раз лучше любых слез и даже сострадания. Оно связывает прочнее крови и  любой клятвы, и не заканчивается даже со смертью. В нашем мире это почти не случается… но это случилось – у меня с Артуром. У меня щемило сердце – почему не с сыном?

Но я уже поймала этот неуловимый поток – и познала ему цену…

– Знаешь, Артур, – грубовато сказала я, – тебе пора вставать на ноги! Мне надоело таскать тебя на коляске! Теперь-то понятно – почему у тебя отнялись ноги – ты не хотел идти в школу! Но теперь, когда  этот вопрос решен – ты никогда не пойдешь в эту школу! – глупо продолжать притворяться инвалидом! Как тебе кажется?

– Я знаю, знаю! – вскрикнул Артур. – Я с удивлением взглянула на него. Глаза его блестели, изменился даже овал лица, изменился его голос. Еле слышно, он глубоко и облегченно вздохнул – его панцирь, под которым он прятался столько времени, треснул и рассыпался …

Но это чудесное превращение длилось недолго. Потерянная душа ненадолго выглянула, как клейкий листик из-за ветки, и тут – же испуганно спряталась. Но я уже видела – она была рядом.

Я увидела те ключи, ту сокровенную связку золотых сверкающих ключей, что искала повсюду, пытаясь разгадать в своей попутчице, Марии, искала в лесу, на дорогах, в лицах других матерей. Она, Мария, одна была женщиной истинной природы.

  Она целиком принимала своего сына, который был не ее породы, он был подброшенным яйцом, а  она – простодушной уткой, ежедневно хлопочущей над своим  будущим хищником, ястребом, коршуном или волчонком – это не имело значения. Это был ее сын. И она принимала его дух, раскрывала над ним крылья  любви, и эти две силы – любви и принятия – были самым мощным в мире оберегом. И всегда, в своем полете среди своих или чужих, в дикой, пропащей или благочестивой стае – эта вечная сила наполнит его, когда он будет истощен, высветлит путь, если он будет искажен, дарует ему целостность и ясность, когда он будет всеми отвергнут.

Я вслушивалась в предчувствия, в любой случайный шорох или свист. Но до прозрения было еще далеко…

Была тайная дверь, куда я не зайду никогда. Только после  смерти…

Костя неожиданно сообщим  мне, что ноги Артура «оживают». Он повторил это слово два раза, но не смог точно выразить, что произошло.

– Это на уровне ощущений, – сказал он. – Но такого раньше не было. Будто под руками вздрагивает кровь. Или в вену влили кубик адреналина – примерно такое впечатление. Я не понял, что произошло.

Пришлось рассказать Косте  про Артура – другого выхода не было. Одной мне не справиться. Я замерла в предчувствии чуда – я в него верила. Но чуда, которого я так ожидала, не происходило.  Излечение было так близко – рукой протяни, но чего-то явно не хватало. Какой-то мелочи, вероятно ерунды… неизъяснимых вещей в природе полно. Надо было что-то делать – но ничего путного в мою голову не приходило. Найти того Сашку, который бил Артура? Костя, будто подслушав мои мысли, нашел его в поселке. Испуганный мальчик с белесыми волосами, весь светлый бровями, ресницами, глазами. Братья, такие же альбиносы, все живут с алкоголиком-отцом, который их нещадно бьет. Мать умерла три года назад.

– Ты не представляешь, – рассказывал Костя, – удивить меня трудно, но когда я вошел к ним в дом, то потерял дар речи. Такая нищета, зловонный, глинистый двор, на котором я поскользнулся и едва не упал, омерзительный отец семейства. Целый день меня мучило это воспоминание, впервые в жизни я чувствовал бессилие. Связать их,  избить, притащить в дом и бросить к ногам Артура? Заставить извиниться?

А что это даст? Артур, даже если встанет на ноги, никогда не вернется в эту школу.

Вдруг я вспомнила про Пашу Седого. Он увлекался разными цивилизациями, и слово Атлантида нередко срывалось с его губ. Но если Владимир Сергеевич так убедительно доказывал, что он – потомок древних атлантов, то – что из этого следует? Что в жилах его сына также течет древняя кровь! Я уже немного доверяла своей интуиции и позвонила Паше, у него был очень простой и запоминающийся номер телефона. Паша сам взял трубку и очень обрадовался, услышав мой голос:

– Вера Николаевна! Куда Вы пропали? Что случилось?

– Паша говорил и говорил, он прямо захлебывался словами, торопясь мне что-то рассказать, но связь была плохая, я его громко перебила:

– Паша, мне нужна твоя помощь. Понимаешь, я далеко, здесь мальчик, он болен. Его родители считают, что они атланты, ну, они везде путешествуют. Тогда, значит, их сын – тоже атлант. Это, наверное, полная чепуха, Паша, но ты этим всем увлекался, и помнишь? ты как-то рассказывал мне – как лечили людей в древней Атлантиде?

– Чудесами! Чудесами, Вера Николаевна! Там были такие пещеры, они все сверкали драгоценными камнями, если там побудешь какое-то время, то вылечишься от любой заразы.

– Но, Паша, послушай, – возразила я, снова перебивая его, – сейчас же нет таких пещер. Что же  тогда делать?

– Ну, чудо… – это мечта. О чем мечтает этот мальчик, это и надо осуществить. Как сюрприз, понимаете? Только надо знать наверняка о мечте, а то бывает…

– Спасибо, спасибо, Паша! – прокричала я в трубку. – Я тебе обязательно позвоню.

Новые мысли заполнили мою голову. О чем же мечтал Артур?

Но после разговора осталось какое-то странное, нехорошее послевкусие, что-то Паша мне хотел сказать… Что-то очень хотел…

Мы с Костей сломали голову, чем же поразить мальчика. В своей наивной глупости перебирали все, что он любит. Наивной – потому что все было слишком очевидным. И татуировка в волосах, и призрак в саду. Любимый фильм.

– Человек-паук! – воскликнула я однажды утром. Почему именно утром приходят нужные мысли?

– И что дальше? – лениво спросил Костя. – Фильм «Человек-паук». Организовать в нашем поселке его съемки? Артур – в главной роли? Чтобы вся ребятня ахнула? Не забывай, что Артур не ходит.

– Да-а, – вздохнула я. – Что же делать?

Мы стали думать и прикидывать. Сошлись на том, что нужно просто удивить Артура – появлением человека-паука. Во-первых,  достать такой костюм. Костя в него переоденется…

– И я спрыгну на вас, когда вы будете гулять в лесу! – вскричал Костя. Затея мне понравилась, но была слишком сложна из-за грязи, ведь снега по-прежнему не было. Решили проделать все в саду, Косте легче спуститься на веревках с башни, тем более, что там было полно выступов.

Костя выехал в Москву в поисках костюма. Вечером он позвонил и радостно заорал в трубку: « Вера, ты гений! Костюмы есть, но только в секс-шопе! Один костюм я уже купил, хочу купить второй – женский, у него замочек в одном месте и на груди тоже…»

–  Дурак! – заорала я истошным голосом, – немедленно возвращайся обратно!

Когда Костя вернулся, выяснилось, что он действительно привез два костюма – настоящие паучьи, разнузданные секси. Блестящие замочки были там, где надо и  легко открывались, если слегка потянуть за серебристый язычок. Алый пахучий латекс, различенный черной сеткой. «Ненадежные», – с сомнением сказал Костя, щупая роскошную резину и замки. Разумеется, замки надо было опробовать. Надеть костюмы можно было двумя способами – натереться душистым тальком или намазаться   кремом. Надо было попробовать все. Прорези на голове были только для глаз и ноздрей. Костя молча рванул свой замок…

Я подошла к нему совсем вплотную. Я уже давно заметила, но не могла понять – почему? – мои шаги приобрели  прекрасную легкость, а голос – нежную пахучесть желтого пушка. Выпрашивая что-либо у Кости, я завела привычку – мимолетно потереться о его нос. Он моментально дурел, хотя, по правде сказать – он давно повредился в уме. Меня потрясали его глаза, ночью они были определенно волчьи: золотисто-ядовитые, горящие от избытка свежей силы, его жара и бреда. А днем – туманные и тайные, как черный жемчуг. Так ли хорошо я знаю тебя, Костя? Всегда ли ты так ходил, как вкрадчивый и бесстрастный зверь?

Признаться, эти костюмы, их примерки, – наполнили  и меня непревзойденной дикостью…

Только я натягивала на себя этот яркий латекс – я во всех частях легко увеличивалась, ярко растягивалась, скрываясь за горами. Другое гладкое тело, опрокидывало меня с гор в ущелье, стегало тонкую кожу, оттягивало железный язычок замка, всасывалось  медноголовым ястребом, напоенным мощью. Незнакомые ощущения мутили разум…

Прошло несколько бестолковых дней, в течение которых мы с Костей крушили и разбивали в щепки все разумные рамки.  Каждый день мы серьезно собирались заняться делами, но только я видела его, обтянутого красной резиной, как яростно рвалась к нему, моему необлизанному бычку… который едва во мне помещался… когда же кончится эта беспредельная мука? Как я не понимала раньше? – под стекающей водой все быстрее разрешается – первобытной судорогой дикого и несметного наслаждения, бешено-сладкого… Последнего – на нынешней земле.

Я перестала узнавать себя в зеркале. Ярко-зеленые глаза мои будто потеряли цвет и сверкали змеиными огнями, блаженным стыдом, я дрожала всем телом и жадно ловила воздух – и была похожа на убитую птицу, сладко пахнувшую теплой кровью Костиных рук…

Но спала я крепко и долго, так блаженно сосут молоко молодые щенки.

В один из этих дней я снова встретила на улице отца Владимира.

«Это он?» – узнавание потребовало некоторых усилий. Не поднимая глаз, я быстро, каким-то ужасно неестественным  голосом поздоровалась и хотела прошмыгнуть мимо.

– Вера? – тихо спросил он. – Что-то случилось?

– Нет, нет, что вы, у меня все хорошо, – бормотала я, пряча за спину руки, будто из них сочилась кровь. Голос мой внезапно осип, и я отводила глаза, чтоб не опалить этого человека – огнем лучистой бездны, из которой не было возврата. Я спешила прочь, шла и бурчала себе под нос, передразнивая его слова: «делаю все, как вы велели – растрачиваю свой женский потенциал»…

Признаться, в эти дни отец Владимир, как назло, то и дело попадался мне – в магазине, на улице, даже возле наших ворот. Сколько раз я пыталась отловить его, когда он гнал меня, как собаку, но тогда – он как сквозь землю провалился! И вот теперь, когда я в нем не нуждалась – он был на каждом шагу. Не пытаясь меня задержать, он как-то пораженно вглядывался в меня. В глубине его глаз сумрачно горело печальное изумление, что чрезвычайно порадовало мое сердце. «Я нужна, нужна, я могу быть любима, – думала я. – И моя жизнь вовсе не пуста, как ты думаешь. Но теперь мне нет до тебя никакого дела».

В то же время я все более отчетливо понимала – за той его гневной речью, за той ненавистью  что-то пылало, какая-то неразрешенная загадка. И то, что я хотела спрятать от него свое сердце, отчаянно выдавало тело…

Наше с Костей предприятие, которое мы назвали «Сюрприз» продвигалось к концу. Было много неожиданностей – ведь Костя, облачившись в костюм паука, обвязавшись резиновыми веревками – тренировался на мне.

Он падал с огромного дуба, хватал меня под мышки, и мы взлетали вверх, вернее, должны были взлететь.   Таким был примерный наш замысел. Но я жутко боялась высоты и еле сдерживала визг, пару раз мы оба свалились, правда, все обошлось, костюмы остались целы, правда, немного  болел бок. Наша страсть стала неуправляемой…

Что было во мне призрачным желанием – стало плотью, что было обжигающей печалью – стало воспоминанием. Алая краска расцвечивала губы, разыгравшаяся кровь молодила тело. Но глядя в зеркало, я себе нравилась. Костя затащил меня в спальню Элеоноры и вытащил из шкафов ворох разноцветного белья. Напрасно страсть затмила мне очи, примеряя алые и пурпуровые шелка, я оценила их пьянящую силу! Я себя не узнавала – в этой пене белоснежных кружев, в прозрачных платьях – из одних тонких нитей и жемчужных узелков. Я  была светло-лазурной, малиновой, нежно-кремовой – не было конца этому волшебному видению…

Как же я вообще существовала раньше? Каждая хрустальная бусина, драгоценное ожерелье из рубинов или кораллов – добавляли мне изящества и шарма. В дорогой одежде я сияла, как солнечное дерево. Каждый цвет неуловимо менял меня – но больше всего мне шло белое, тонкослойное платье из легких полотен шифона, скрепленных между собой лишь  серебряной цепочкой. Я грациозно распахивала руки, поднималась на цыпочки, ах, что за прелесть! – эти трусики из лебяжьих клочков, кружевные подвязки, песцовые шубы, пропахшие нафталином!

Я танцевала какой-то необузданный танец, посвященный богу Солнца. Такими бесстыдными движениями, вкрадчивыми и агрессивными, когда яростно чешутся и зудят ладони, а в глазах полыхает алый огонь, самки приманивали  добычу…

Костя лежал на господской кровати, и, подперев кулаками лицо, с ленивым удовольствием наблюдал за мной. Но когда я слишком неосторожно порхнула  мимо, он молниеносно, одним движением крепкого пальца вспорол тонкую резинку трусиков, разодрал белое кружево. Бедра мои сжимались и трепетали от его дерзкого вторжения, скользя русалочной чешуей, я перевернулась на спину и закрыла свою обнаженную грудь. Инстинктивно Костя угадывал все мои бесноватые желания, невообразимо порочные фантазии и жертвенно помогал им осуществляться. Я бредила по темному зову давнего призрака, по его призывным и бесстыдным глазам…

Как же быть с тем, что дверь полуоткрыта?

Наконец, приготовления были закончены, все действия тщательно отрепетированы. Ситуация была полна опасностей, признаться – это было чистым безумием. Неосторожным движением можно было сбросить на плиты, покалечить или погубить ребенка. Но ничего уже нельзя было поделать, как идти вперед…

Ночью я впервые подумала о том – о чем  мечтал мой сын?   Кажется, сняться в кино, но я долго не могла вспомнить – в каком. Приходилось признать – я совсем не знала своего ребенка. Мой сын, Паша Седов и Артур были чем-то неуловимо близки, и я впервые предположила, что гены атлантов… почему нет? – проявляются в современных людях. Почему так похожи люди, будто они с одной планеты? Подумаю об том позже…

Ранним утром я заманила Артура в сад. Я везла коляску вдоль деревьев и несла полную чепуху, боясь взглянуть вверх. Костя задерживался. Он должен был спрыгнуть, когда я подходила к мраморной арке и делала ровно два шага вперед. Но я уже продела все эти шаги туда и обратно несколько раз, а ничего не происходило. Я забалтывала Артура, как могла. Видела ли я Демонов, и существуют ли Демоны компьютерных игр? Я  не очень охотно поддерживала эту беседу – но в этот раз пришлось подробно и обстоятельно удовлетворить любопытство мальчика. Так как лично  Демона я не видела, то впервые отважилась поведать личную тайну – про синюю женщину, что хлестала меня плетью. Пришлось подключить всю свою фантазию и повысить голос – наверху что-то скрипело и звякало. Странное дело! Увлеченный рассказом, Артур ничего не слышал и не видел, я же боялась поднять голову и посмотреть:  что – же случилось?

Наконец, когда я потеряла терпение и решительно направилась к дому, сверху свалился Костя в костюме паука, выхватил Артура из коляски и упорхнул  с ним в небеса – тот едва успел пискнуть. Я так закричала! потому что по-настоящему испугалась – как все пройдет? Глаза от волнения налились влагой, вверху дрыгали ножки Артура, потом они утекли выше, опять спустились вниз. Когда все закончилось, и Артур был благополучно водворен прямо мне в руки, мне показалось – прошло всего несколько секунд. Но Костя впоследствии уверял и бил кулаком в грудь, утверждая, что полет длился очень долго. Я усадила Артура в коляску, он  тяжело дышал и казался невменяемым.

– Боже мой, Артур, – натурально заволновалась я, – что это было?

– Это Человек-паук! – ответил он, глядя на меня, как полоумный. – И он ко мне приходил!

Какой это был еще ребенок! Как он мог, такой чуткий и внимательный – не разглядеть подделки?

Но он действительно поверил в то, что к нему приходил его любимый герой. И приходил, чтобы поддержать его в трудную минуту.

– Он всегда понимает, кто в нем особенно нуждается, – гордо утверждал Артур. – Я его давно ждал!

Да, до такого мы с Костей додуматься не смогли! Нашей задачей было сделать так, чтобы Артур просто ахнул.

Ночью я продолжала ругать Костю – неужели он не мог подольше развлечь ребенка? Ведь такие вещи случаются раз в жизни!

Но разве можно было на него долго обижаться?

Я продолжала изучать с Костей «науку страсти нежной», приходя к сокрушительному выводу – в ней не было ничего человеческого, а уж тем более нежного.

  Никаких раскрытых дверей –  в цветущий алыми розами сад…

Треск ткани, нетерпеливое обнажение тел, оскаленные  рты, градом катившиеся капли пота, покрытые черной испариной  запавшие глазницы, дикие судороги от огня, бегущего по жилам… этот похожий на смерть, кромешный провал – мог напугать любого, кто посягнул бы в эту минуту заглянуть в отверстие двери. Весь мой организм – перестраивался и обновлялся: не выдержав кипения крови, трещали и рвались жилы, сжавшись в комок, хрипело горло,  дымилась кожа, куча клеток, насыщенная яркой сладостью, поднималась все выше и выше, устрашающе захватывая все, даже мысли. В голове моей гремело и бухало – мысли набухали и лопались – уже не черными пузырями кипящей смолы, нет! – ярким изумрудом  весенних почек. Создавалась новая материя – под землей ворочались разбуженные мертвецы. Порой я сама лежала, как мертвая…

От отсутствия этой ошеломляющей, непостижимой радости я пряталась за        изучением книг, боже мой, сколько же я заглотала  ненужных премудростей!Это неутолимое желание – всем помочь и всех спасти, вечный полет угодливой ласточки, тщетность любых устремлений, постность каждой минуты.

  И если бы судьба не хлестнула меня, жестоко пожертвовав сыном, я навсегда осталась бы в своем стылом мире…

  В детях усиливаются все наши промахи, именно поэтому судьба так спешит  изувечить  и истребить их первыми…

Костя возвращал меня к действительности прикосновением пальцев – твердых, опытных и нежных. О-о-о! плеснув на меня теплым маслом, он вкрадчиво делал мне массаж, я расслабилась и закрыла глаза. Если перед смертью Бог спросит меня о последнем желании, я отвечу, не задумываясь: Костин массаж!

А ведь он баловал меня этим – каждый день!

Плечи и шею  разминал осторожно и чутко, ступни ног – агрессивно и жестко, с них же и струилась энергия, люто бурлила и наполняла звенящей силой мои бедра, грудь, ягодицы. Кожа становилась упругой и шелковистой, грудь наливалась, как два колокола и сияла светлым золотом. Я проводила по ней рукой – она колыхалась, как спелые плоды под ветром, полные сока. И бесноватый, пенистый  запах – мои ноздри чуяли его – этот бредовый запах кожи, никогда еще со мной такого не было!

Но что-то в глубине моего сердца – невстревожено продолжало дремать…

Наши с Костей усилия стали приносить свои плоды. В один из дней Артур приподнялся в кресле, потом встал. С нашей помощью делал первые шаги, затем сам – но все это было так хрупко и ненадежно – в любой момент его ногами овладевала такая  слабость, что он тут же опускался на пол. Несмотря на радость, которую мы все испытывали, хлопот прибавилось во много раз – Артура нельзя было оставить, как раньше. Он старался, как мог, удивить своих родителей…

Глава 13.Богиня Кали. Ревность

  Артура интересовала странная женщина с синими руками, которая шла за мной по пятам – он требовал, чтобы я подробно описала, как она выглядит.

– Артур, понимаешь, я не уверена, существует ли она в действительности. Бывают такие состояния, близкие к помешательству, и я скорее склонна приписать этот образ своему расстроенному воображению, световым эффектам – я много чего видела в лесу, но разве стоит верить всему, что видишь?

Этот разговор происходил во время одной прогулки. Вдруг Артур заторопился домой, он буквально подпрыгивал в своей коляске, будто это могло способствовать увеличению скорости. Мы мчались, не разбирая дороги. Дома он потребовал, чтобы я немедленно подвезла его к одному из шкафов, потом указал на толстую книгу, до которой он, естественно не мог дотянуться. Я выдернула ее из стопки и протянула ему.

– Нет, нет!!! – исступленно кричал мальчишка и стучал ногами. Я испугалась. Что за причуды? Неужели наша сегодняшняя прогулка спровоцировала подобный приступ? Я что-то сделала не так?

Я взяла книгу в руки, взглянула на обложку – мой бедный рассудок был на грани срыва. На обложке была изображена моя спутница – косматая женщина с четырьмя руками, синим телом, ожерельем из человеческих черепов, с поясом – из отрубленных рук. Крупными буквами было написано – «Богиня Кали». Я в изнеможении опустилась на ковер. С немыслимой точностью – в книге был воспроизведен образ той, кого я считала несуществующей.

– Ну что! – закричал Артур, – ты вовсе не врунья. Она существует! А ты – очень храбрая! И все, все правда – даже то, что ты отправлялась в подземелье за своей душой!

– Ты не верила, не верила мне, – довольно бормотал он, глядя, как я одурело перелистываю блестящие листы с яркими картинками.

– Ты тоже не веришь, когда я уверяю тебя, что над тобой никто в доме не смеется – быстро ответила я. – Ты также не веришь, что тебя любят родители. – Ты не веришь очевидным истинам, значит, ты такое же бестолковое существо, как и я.

Я исподтишка взглянула на него. Артур улыбался. Через всю щеку его довольной физиономии пролегала  глубокая царапина – наверно, когда мы неслись по лесу, его хлестнула ветка.

– Это царапина врагов, – нарочито испуганно вздохнула я, и отправилась в свою комнату читать про Кали. Мне хотелось побыть одной…

 «Великая богиня Кали, Черная Мать, яростная Агни. Темная сторона женской сущности, древние инстинкты, божественная  страсть и сила, черный гнев и убийство, любовь и ужас.

  Она поднимает с места, причиняет боль тому, чьим сознанием овладело безумие, кто потерял свою душу. Но душа, брошенная потемки и мрак, никогда не предаст, она верна своему хозяину и ищет все пути к нему, она плачет, любит, прощает, взывает – из подземелья…

  Ноги Кали быстры, руки готовы убивать и защищать – ведь она Мать. Любовь в ней так же сильна, как и ярость, доброта глубока и страстна.

  Ее гнев болезнен для слабых, ярость – страшна вероломным, месть – лживым и хитрым, одним ударом она опрокидывает их наземь. Когда сознание человека мертво – вид ее ужасен. Но великие духом понимают – ее удары возбуждают силу и мужество, наполняют мощной страстью к достижениям. Столетиями длится то, что она может свершить за один день –  великие свершения происходят сейчас, в сию минуту.

 Сам Яма, бог Смерти, боится ее и никогда не забирает в свое царство тех, кого она любит. Она благословляет и освобождает тех, кто ищет Светлого Бога, только им – она предана до конца, растворяет в них любые привязанности и зависимости, может даровать величайшее знание – ведь она в совершенстве владеет всеми искусствами, особенно – искусством любой игры.

  Только она – своими острыми когтями, которые вонзаются, словно резцы, может вырвать голову Демона, с такой же легкостью, с какой человек может раздавить пальцами осу. Только она – действует быстро, как молния, и не оставляет следов.

  За убийство Демона она требует с человека выкуп – творение, которое она преподносит Всевышнему. Оно  должно обладать всеми качествами бессмертия, обмануть ее невозможно – богиня  не выносит малейшей  небрежности в творчестве. Едва дыша, чтобы не повредить пространство, его тонкую и непостижимую красоту – надо передать творение в руки Кали.

  Если бесстрашно встретиться с ней, дает огромную силу и высшее освобождение, исполняет любое желание.

  Ее темно-синий цвет олицетворяет космическое  время и смерть».          

Боже мой! Вот кто – истребительница любых Демонов! И за это она требует выкуп! Чтобы выкупить сына, надо вступить с ней в сделку. Сам выкуп почему-то представлялся мне ворованным золотишком, набитым в мешки, которые перевозят караваны верблюдов…

Моим Светлым Богом оказалась Кали. И она требует выкуп, жертву  – творение недосягаемой красоты, которым можно доставить радость Богу.

Выкуп – это занимает всю мою голову. Я перебираю все, что могу сотворить.

– Что ты будешь делать?  Что ты можешь? – спрашивает Артур. – Этот чертенок вездесущ, укрыться от него невозможно.

Я растеряна и не скрываю этого.

– Я могу многое – вышивать, рисовать, – но это нельзя предложить Кали. Ведь здесь иное. Только то, что является бессмертным, может ее покорить. Что делать, Артур?

– Может, мое излечение? – неуверенно предложил он.

– Если бы ты стал бегать… И потом, как тебя? – можно соотнести с запредельным?

– Очень просто, – нашелся мальчик .– Кали – богиня бессмертного мира. Раз вы ее видели, значит, существует  туманный переход, из нашего мира – в тот. Я верю в реальность общения между миром мертвых и миром живых – вы тоже. И вы, Вера Николаевна, можете меня туда провести.

– Ну, у тебя и логика! – полусердито засмеялась я. – Значит, в качестве выкупа ты предлагаешь себя – живой товар? Признайся, ты просто хочешь проскользнуть в запредельное. Да? Я угадала?

– Да нет же, это один из вариантов, Вера Николаевна. Я обязуюсь встать на ноги в течение недели… ну хорошо, не смотрите на меня так, в течение месяца, разумеется. Но необходимо, конечно, перестраховаться. Бессмертное творение – я еще понимаю  как музыку, романы, величайшие картины. Можно пойти методом исключения.

– В музыке я ничего не понимаю, – сразу призналась я, – даже не знаю нот. Картины рисовала, но акварелью, а она мимолетна. Нужно рисовать маслом. Романы не писала, в юности сочиняла стихи и написала два рассказа.

– Значит, роман или картина. Вера Николаевна, а рукопись отца Владимира!? Как вы не догадались?

– Причем здесь – рукопись? – удивилась я. – Ты о чем?

– Да точно – рукопись? Ведь вы рассказывали, что священник хотел, чтобы его «Игровую зависимость» кто-нибудь продолжил, и для этого оставил рукопись в церкви. А взяли ее – вы.

– Это ни о чем не говорит. Взяла и взяла.

– Вера Николаевна, как же вы учите не лгать! Ведь вы все отлично поняли, вам даже нечем крыть. Я видел своими глазами – вы там что-то писали.

Да, это точно. Крыть мне было, действительно нечем.

– Артур, я  не удержалась, и записала рассказ отца Владимира. Он показался мне таким красочным, что я захотела оставить его себе на память – вроде письменного сувенира, понимаешь? но создать бессмертное творение я не смогу, – твердо сказала я. – Это невозможно.

– Не труднее, чем мне начать ходить. Вы не думайте о бессмертности, просто начните писать.

– Я никогда не писала книг.  Да и что описывать? Как я на уроках плакала? Нет, нет, об этом не может быть и речи…

– Вера Николаевна, – понизив голос до шепота, на ухо сказал мне Артур, – а вы обратили внимание, что Кали владеет искусством игры? Представляете, что это значит? – Глазенки мальчишки сверкали бесноватым огнем, я уже много раз видела такой – в игровом зале. Но признаюсь, как на Библии, – при чтении этих строк, мое сердце тоже дрогнуло и на несколько секунд сбилось с ритма. Да, прав был священник – человеческая порода слаба…

– И что, ловкач ты этакий? Хочешь пересечь неизмеримое пространство, упросить богиню – научить тебя обыгрывать все казино мира – ведь об этом мечтают все бесславные  мальчишки, не так ли? Уже поздно, давай спать, фантазер. Все равно я ничего не соображаю…

Ночь была ужасной. В дурном сне вокруг меня сновали и  бились разные существа, пытаясь расцарапать друг другу лица. Одно – отвратительное, хитрое и изобретательное кричало, что ему надоело гнить взаперти, когда есть блистательный выход в красивую жизнь. Другое чудовище – в прокурорской мантии, обвиняло меня в каком-то преступлении, которого я не понимала, но уже была готова сознаться. Я проснулась  и села на кровати. Голова была похожа на быстро разматывающийся клубок ниток, я в испуге обхватила ее руками – пусть хоть что-то останется…

Наутро, перед завтраком, когда я стояла перед зеркалом, и разглядывало свое посеревшее от бессонной ночи лицо, ко мне крадучись, неслышно приблизилась Ариадна, я даже вздрогнула, увидев в зеркале рядом с собой – ее заискивающее лицо. Наклонившись к самому уху, она доверительно шепнула  мне, что хозяйка была любовницей Кости.

– Разве ты не видишь, как вы похожи, – правдиво блистая глазами, втолковывала она , – хрупкостью, ростом, даже глазами. Ты такая же восторженная и пылкая, я слышу, как ты ночами пробираешься по саду. Скучая по хозяйке, Костя просто забавляется, амурничает с тобой, и любя тебя, я бы посоветовала не придавать слишком серьезного значения …

Я не хотела слышать, что она расскажет дальше, кружа и жужжа вокруг меня, как огромная муха. Шеки мои горели, чувства бушевали. Недолго думая, я бросилась разыскивать Костю. И с чего бы мне вздумалось объясняться? Ведь я сама воспринимала все как игру, сама – контролировала пыл свой крови…

Костя резонно и спокойно  уверил меня: « Посуди сама, Вера, Владимир Сергеевич – человек серьезный и очень влиятельный. Я очень дорожу своей высокооплачиваемой работой. Жену он никогда не оставляет  ни одну, ни с мальчиком. Разве стоило мне  пускаться на такой риск? Это могло быть оправдано лишь в одном случае – безумной любви, но ты видела Элеонору. Я даже не знаю, что мне еще к этому добавить.

Ах, да. Я тебе никогда не рассказывал – ведь эту племянницу всегда прочили мне в невесты, но об этом даже лень говорить»…

Гневные звуки потонули в поцелуях. Я быстро разморозилась и сияла, как мокрая от дождя вишня. К моим губам подплывала многообещающая гора наслаждений, я еле переводила дух, задыхаясь под ней, о, довольно, ради бога, ведь уже утро, Костя…

– Если ты хочешь знать, – блаженно потягиваясь всем телом, собирая свою разбросанную одежду, говорил Костя, – у нас в городке мне нравилась только одна женщина, и то это было давно.

– Кто же? – свистящим шепотом спросила я, смешно тараща глаза. – Кто, мой хищный грузин?

– Я не грузин, – обиженно ответил Костя, застегивая синюю рубашку. Почему-то он не любил, когда я называла его так, хотя он был ужасно похож на грузина. – Жена священника. Очень красивая.

– Что? – не поняв, переспросила я.

– Мне нравилась только жена священника, Ольга, – миролюбивно объяснил Костя. Он уже стоял передо мной в полный рост и собирался снова поцеловать меня.

– Какого священника? – недоуменно переспросила я.

– Отца Владимира. Ты что, разве не знала, что он женат? У них взрослый сын…

Я машинально подставила щеку. Костя заартачился и стал шутливо раздеваться, утром он был ласков и надоедлив, как котенок. На этот раз мне стоило большого труда, чтобы его выпроводить. Я стала вялой и беззащитной от холода, идущего из окна, кончики пальцев быстро заледенели. И лишь за ним закрылась дверь, в смертельном изнеможении я  упала на кровать и закрыла глаза.

«Ольга, жена священника. Священник, отец Владимир. Мне нравилась только Ольга – жена священника…»

Господи, да что это такое? Я словно глотала и захлебывалась в черной крови –  все было нелепо, дико и неожиданно. И весть о его жене, и моя реакция на эту весть…

Это оказалось больше, чем досада или боль…

«Оля, Оля, Оля», – сердце будто полосовали ножами, вырывали из него куски. Я трогала руками грудь, комкала плотный воротник платья – боялась, что сердце остановится. Враждебное имя, как яркий обруч, ослепило меня, я потрясенно смотрела, как сделав круг над башней, оно безответно улетало в небо…

Какой скверный день! Почему же он не может быть женат? Мысль об этом ни разу не приходило мне в голову. Это обыкновенная жадность, мы всегда мечтаем, чтобы наши кумиры были одиноки. Зачем? Продюсеры звезд – скрывают от публики о святых узах их любимцев – и правильно делают –  ведь это так сильно, до боли неприятно. Всем, всем…

Интересно, это та самая Оля или другая? Да не все ли равно? Да нет, если та… то как же это согласуется с тем его рассказом, похожим на исповедь? Он мне солгал? Зачем он это сделал?

Я хотела, чтоб все было, как раньше. Пусть – это всего лишь окажется ложью, Костиной ложью. Костя…

Почему мгновенно меняется жизнь – все безрассудное кажется бесстыдным, стекающий с губ янтарь – слюной? В который раз я сбрасываю так хитро разукрашенную кожу, что сама не понимаю – кто под ней?

Мне не сиделось в кресле, не лежалось в кровати. Я не знала, что я хочу, но точно знала – чего не хочу: находиться в доме. Наконец, я придумала, зачем мне надо выбраться в поселок – купить себе новую краску для волос. Я неожиданно захотела иметь рыжую гриву, нежно-яркую, как лепестки ноготков. Только я метнулась на дорогу, как вдалеке замаячил силуэт женщины.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

Вы можете перейти в конец и оставить комментарий. Уведомления сейчас отключены.